Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Князья выжимают из народа все соки, считают своей и рыбу в реке, и птицу в небе, и траву в поле – а доктор Лжец говорит: «Аминь!» Есть ли у него мужество – у этого доктора На-Мягких-Лапках, нового папы Виттенбергского, доктора Мягкое Креслице, княжеского лизоблюда? Он говорит: нельзя восставать, ибо меч вручен правителю Богом, – но сила меча принадлежит всей общине. В добрые старые времена, когда правитель извращал справедливость, за правду вставал весь народ – а сейчас, поистине, правители извращают справедливость. Сбросим же их с престолов! Птицы уже собираются в небесах, чтобы клевать их трупы[372]

.

Если вспомнить о том, чьи трупы в конце концов склевали птицы, мы увидим, что Мюнцер оказался лжепророком. Но до этого было еще далеко; а пока гордый голос его наполнял слушателей таким пылом и жаждой действия, с какими «доктор На-Мягких-Лапках» состязаться не мог.

Снова гостиница «Черный медведь». Aetatis 40

В конце августа 1524 года Лютер отправился в Йену, чтобы произнести там проповедь. Эта поездка стала частью своего рода «проповеднического турне», в который отправили его саксонские князья, чтобы определить, где успел пустить корни «энтузиазм» Карлштадта и Мюнцера, и постараться его преодолеть, указав на их богословские ошибки. Карлштадта, разумеется, не радовало, что его смешивают с опасным маньяком Мюнцером: поэтому, когда Лютер произносил проповедь в церкви святого Михаила в Йене, неподалеку от Орламюнде, Карлштадт приехал туда, проскользнул в церковь и, не слишком убедительно «замаскировавшись» своей войлочной шляпой, присел на скамью послушать. Лютер метал громы и молнии против всего, что отделяло от него Карлштадта, Мюнцера и ему подобных. Он коснулся проблем «изображений», крещения младенцев и Вечери Господней. К этому времени от амбивалентной позиции по изображениям Лютер перешел к мнению, что в церкви они нужны. Он видел, что Schwärmer,

как он их называл, тяготеют к законничеству, – которое Лютер считал прямо противоположным смыслу Евангелия; это законничество он связывал с ветхозаветным Законом и, следовательно, с фарисеями и иудеями вообще. Так запрет на изображения в синагогах для него встроился в общую картину, и борьба с законничеством слилась воедино с борьбой за изображения. Кроме того, он полагал, что все это логически приводит к убийственным плодам, которые уже продемонстрировал Мюнцер. Закончив проповедь, Лютер отправился к себе в гостиницу «Черный медведь» – ту самую, где останавливался два года назад, по возвращении из Вартбурга, и где инкогнито беседовал со студентами. Но Карлштадт счел, что с него хватит, и решил объясниться со старым другом. Он написал ему в гостиницу письмо и попросил о встрече.

Лютер согласился – и несколько часов спустя встретился с Карлштадтом в обеденном зале гостиницы. Вместе с Лютером путешествовало множество саксонских чиновников, а Карлштадт привел с собой зятя и двоих коллег. Начал он с яростных претензий к тому, что в своей проповеди Лютер причислил его к «духам убийства и мятежа» в лагере Мюнцера. «Тот, кто желает… засунуть меня в одну кучу с этими убийственными духами, – заявил он, – поступает не по правде, как бесчестный человек!»[373] Для тех времен публичное заявление крайне резкое. Однако Карлштадт еще не закончил. Дальше он начал изливать свою боль по поводу того, что ему запретили проповедовать в Виттенберге и не дали даже печатать свои книги: оба запрета он приписывал Лютеру – и, конечно, имел для этого некоторые основания.