Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

В это же лето, отмеченное Anfechtungen и чумой, стал мучеником за веру еще один евангелический верующий – тоже друг Лютера, не так давно покинувший Виттенберг. Звали его Лео Кайзер, в Виттенберге он провел полтора года, а затем поспешил домой в Баварию к тяжелобольному отцу, который вскоре умер. Но Бавария была небезопасна для лютеран – и за возможность попрощаться с умирающим отцом Лео заплатил суровую цену. Вскоре после смерти отца его арестовали и бросили в тюрьму. Лютер писал ему туда. Он предчувствовал, что Кайзера могут казнить, и очень волновался за него и в месяцы, предшествующие приступу Anfechtungen

6 июля, и после. Особенно угнетало его, что одним из преследователей Кайзера оказался старый друг, а затем враг – Иоганн Эк. В конце концов Кайзер отказался отречься и претерпел публичное унижение: под наблюдением Эка с него на глазах у людей сорвали одежду, а затем в цепях повлекли обратно в тюрьму. Месяц спустя его отправили в родной город и там сожгли на костре. «Иисус, я твой! Спаси меня!» – вскричал он трижды, когда вокруг разгорелось пламя. С глубоким горем слушал Лютер эту историю со всеми ее ужасными подробностями – в том числе и о том, как палач шестом подталкивал изуродованное тело ближе к огню, чтобы лучше горело. Все это он в конце года описал в памфлете, присовокупив к нему молитву о том, чтобы Бог счел его достойным умереть такой же смертью. В этом же памфлете Лютер задавался вопросом, живет ли он жизнью, достойной Благой Вести – так, как жил Лео? Считается, что именно страдания Кайзера вместе со смертью в Черной Обители жены Бугенгагена Ханны и ее ребенка побудили Лютера написать самый знаменитый его гимн: «Ein feste Burg ist unser Gott» («Бог наш – надежная крепость»). В этом гимне Лютеру принадлежат не только слова, но и мелодия.

В эти месяцы депрессия то ненадолго отпускала Лютера, то возвращалась вновь. Бугенгаген с семьей тоже переехал в Черную Обитель; и Лютер изливал свои сомнения другу и просил за него молиться. Порой духовный мрак так сгущался вокруг него, что Лютер говорил: он уверен, что борется уже не с простыми бесами, а с самим князем бесовским. Однажды он сказал Бугенгагену, что вера его слабеет, и попросил напомнить ему об обетованиях слова Божьего, с твердой верою произнести их – ибо самому ему веры не хватает. В одном из таких разговоров Бугенгаген ответил: «Вот что думает Бог: “Что мне делать с этим человеком? Я осыпал его такими дарами – а он сомневается в Моем милосердии!”»[452]

.

Наконец, начиная с 20 ноября, чума стала утихать. Маленький Геншен поправился, самого Лютера и Кати болезнь не коснулась. Кроме сестры и маленькой племянницы Бугенгагена, никто в обители не умер. Однако приступы Anfechtungen продолжали мучить Лютера до декабря. Он был уверен, что после женитьбы этот ненавистный старый недуг оставит его навсегда, – но вышло иначе. Что ж, говорил Лютер, если такова воля Господня, он ее примет, «во славу Бога, сладчайшего моего Спасителя»[453]

.

По крайней мере, завершился этот annus horribilis[454]

на светлой ноте. 10 декабря Кати родила дочь Элизабет. Став свидетелем страшной смерти сестры Бугенгагена, Лютер боялся за жену; однако роды прошли легко, девочка родилась здоровой, жена также быстро оправилась. Окончилась и чума. А в последний день уходящего 1527 года и жена Бугенгагена родила сына, названного, как отец, Иоганном.

Инспекция приходов

В 1528 году, желая выяснить, как продвигается духовное оздоровление Саксонии, курфюрст Иоганн отправил Лютера, Меланхтона и других с инспекцией церковных приходов на своей территории. Отчасти он стремился выяснить, не пустили ли корни на его землях еретические учения Schwärmer, которые не угасли и после смерти Мюнцера, а через некоторое время возродились в так называемой секте анабаптистов[455]. То, что предстало Лютеру в этих «командировках», не особенно вдохновляло. Повсюду встречал он глубокое невежество и непонимание христианской веры: даже там, где Реформации удалось выкорчевать старые католические традиции, их не заменило что-то иное и лучшее – напротив, создавалось впечатление, что, освободившись от католицизма, люди освободились и от морали, а религиозная жизнь их свелась к минимуму. От истинной евангельской свободы и радости все это было очень далеко. Вот что писал Лютер о своих впечатлениях: