Перед отъездом он написал Эдварду Уоррену, умоляя его тоже как можно скорее приехать в Рай, чтобы осмотреть интерьер дома, внешним видом которого он так сильно восхищался. Но дожидаться Уоррена он не сумел, и, конечно же, о работе не было и речи. Сидя в поезде, он размышлял, мог ли кто-нибудь, видевший его со стороны, догадаться, насколько судьбоносным было это его путешествие, насколько захватывающим и потенциально сулящим разочарование. Он знал, что это всего лишь дом. Другие покупали и продавали дома легко и беспечно и так же легко и беспечно перевозили свои пожитки. И пока он ехал в Рай, его осенило, что никто, кроме него самого, не понимает, как это важно и значительно. Ведь столько лет у него не было ни страны, ни семьи, ни собственного жилья, за исключением лондонской квартиры, где он работал. Лишенный защитной раковины, он годами был выставлен на всеобщее обозрение, и это делало его нервным, изматывало и внушало страх. Его жизнь была как будто лишена фасада, отрезка стены, который защищал бы его от мира. Лэм-Хаус предлагал ему красивые старинные окна, через которые можно смотреть на улицу, но в то же время заглянуть в них снаружи можно будет только с его разрешения.
Теперь он мечтал стать хозяином, у которого могли бы гостить друзья и родственники. Он мечтал украсить этот старый дом, купить мебель по своему вкусу и придать своим дням размеренность и определенность.
Едва переступив порог, он ощутил атмосферу сумрачной утешности. Комнаты на первом этаже были маленькие и уютные, а те, что наверху, – величавые и наполненные светом. Кое-где деревянные панели на стенах были оклеены современными обоями, но его уверили, что это можно легко исправить. Две комнаты выходили окнами в сад, весьма ухоженный и живописный, разве что великоватый для его нужд. В гостевой комнате когда-то останавливался Георг I, и, конечно, она вполне годилась для друзей и родственников. Пока он ходил по дому, открывая двери самостоятельно или входя в открытую для него дверь, он не произносил ни слова, боясь, что, если выкажет слишком большое рвение, на пороге появится кто-то другой, имеющий права по предварительному договору аренды, и громко попросит его на выход.
И все же когда он вышел в сад и направился к садовому домику, высокое эркерное окно которого смотрело на булыжную улицу, ведущую под горку, и вдруг мельком представил, как работал бы здесь каждый день все лето, наслаждаясь смелой воздушностью помещения, его простором и светом, то невольно ахнул. И, больше не в силах сдерживаться, вышел из садового домика и оказался лицом к лицу с садом, обнесенным кирпичной стеной, увитой древними вьюнками, где в густой тени под старым тутовым деревом кирпич стал красно-коричневым от времени и непогоды. Прогулка по дому и саду была похожа на заполнение бланка: чем больше земли он охватывал, тем ближе подходил к тому, чтобы в конце расписаться, закрепив тем самым свои права.
Хозяин был предупрежден об имени и профессии потенциального арендатора и быстро согласился сдать дом в аренду сроком на двадцать один год на выгодных условиях. Уоррен окинул дом взглядом профессионала и составил список улучшений, которые легко можно было произвести за зиму, чтобы к весне дом стал пригоден для жилья. Генри, благодаря любезности Макалпайна, разослал письма друзьям и невестке, сообщив о своем новом доме. Он приписал также и условия аренды – семьдесят фунтов в год, – сделав приписку собственноручно, когда Макалпайн уехал на весь день.