А Генри уже давно подумывал о том, чтобы купить что-нибудь, пусть бесполезное и безусловно дорогое – возможно, даже втридорога, – что-нибудь, на чем остановился бы его взгляд, предмет, который ему захотелось бы иметь, держать при себе и который имел бы для него значение, не сводящееся к одной стоимости. В душу ему запал тот французский гобелен: сцена, изображенная на нем, была позаимствована у итальянских мастеров – Фра Анджелико или Мазаччо, розовые нити, вплетенные в ткань, сохранили свой первоначальный оттенок. Он подумал, что осмотрит гобелен еще раз, поторгуется с продавцом и, может быть, решится купить его, не посоветовавшись с леди Вулзли, которая, как ему известно, своих мнений не меняет.
Дверь лавки оказалась открытой, и он вошел в освещенное лампой помещение, бесшумно закрыв дверь за собой. Как типично, подумал он: из некоего странного чувства такта продавец позволяет покупателю входить таким вот образом. Передняя часть магазинчика была узкой и захламленной, но он помнил, что несколькими ступенями ниже открывалась длинная проходная комната, ведущая в просторную кладовую с лестницей на чердак. Послонявшись несколько минут в ожидании продавца, он начал рассматривать чайную чашку Севрского, как ему показалось, фарфора. Небрежно оглядев еще несколько безделушек, он прошел в заднюю часть магазина, где перед ним предстал полный обзор нижней комнаты. Там, склонясь над шезлонгом и обсуждая плотность полотна, его покрывающего, стояли леди Вулзли и продавец. Почувствовав себя нарушителем границ, Генри отступил в тень и стал ждать. Он не рассчитывал застать здесь леди Вулзли и решил, что лучше ее не беспокоить. Это была ее территория, а он не испросил разрешения. Он был уверен, что теперь с его стороны вполне уместно немедленно и беззвучно удалиться.
Однако в ту же минуту другой покупатель отворил дверь магазина, причем сделал это очень шумно. Это был хорошо одетый джентльмен – уже не юноша, но лет ему на вид было не более сорока, и ему, судя по всему, закрыть дверь оказалось так же сложно, как и открыть. Продавец, вышедший к ним навстречу, похоже, мгновенно определил, что мужчины пришли порознь и незнакомы. Он, казалось, удивился приходу обоих посетителей, но быстро спрятал удивление за ласковым узнаванием для Генри и чуть менее ласковым – для более недавнего посетителя. На этот раз он показался еще сметливей, еще отчужденней, его лицо с тонкими чертами светилось глубочайшим интеллектом, темные глаза сияли умной, проникновенной теплотой. Он явно не знал, что Генри уже видел леди Вулзли, и Генри наблюдал, как он с улыбкой просчитывает, как ему поступить. Продавец попросил Генри одну минутку подождать и тут же снова спустился по ступенькам. Генри услышал негромкий разговор внизу и увидел, как его собрат-покупатель взялся за старинный серебряный колокольчик с резной деревянной ручкой. Он ждал появления леди Вулзли и обдумывал, как объяснить ей свое вторжение.
Когда вернулся продавец, Генри заметил мимолетный проблеск озабоченности на его лице. Вскоре следом за ним явилась леди Вулзли, царственная, как никогда прежде, и – он не мог не ощутить этого – чрезвычайно громогласная.
– Не думала, что вы решитесь прийти сюда в одиночку, – сказала она. – Вы заблудились?
Леди Вулзли одарила его искрящейся улыбкой и кратким смешком.
Он поклонился ей и, поднимая голову, заметил, что она знакома и с другим джентльменом. Оба – и продавец старины, и леди Вулзли – явно были взволнованы его присутствием. Когда Генри взглянул на него, то увидел, что в те несколько секунд между его поклоном и поворотом головы что-то настойчивое и почти тревожное промелькнуло во взглядах, коими обменялись леди Вулзли и незнакомец.
– Бóльшая часть здешних вещей вам не по карману, – сказала она Генри.
Оба они мгновенно поняли, что ее ремарка, хотя и задумывалась как шутка, была слишком резкой, слишком острой.
– Бедняку не заказано любоваться, – ответил он, ожидая от нее попытки загладить ситуацию и гадая, каким образом она это сделает.
– Тогда пойдемте, я вам сама все покажу, – сказала она и повела его вниз по ступенькам, попросив хозяина зажечь еще одну лампу.