Мастер

Дни шли на убыль, он все ходил по Лондону, распахивая перед нею двери скудно освещенных магазинчиков, чьи внимательные хозяева знали леди Вулзли с незапамятных времен, а кое-кто припоминал даже, какую именно старинную ценность она у них когда-то приобрела, выгодные сделки, которые она когда-то совершала, предметы, которые она прибавила к своей коллекции, казавшейся в те времена еще одним проявлением свойственной ей эксцентричности и своеволия. Этот Лондон, с его ярко освещенными витринами, запруженными улицами, настоятельной светской жизнью во всем ее богатстве и насыщенности, был миром, по которому он уже скучал, готовясь вернуться в безопасность и уединенность провинциального бытия. Он любил предвечерний свет, свежесть и холод, и еще он любил, несмотря ни на что, приближение вечера. Гуляя по улицам Лондона со своей азартной спутницей, Генри любовно изучал Лондон, а потом, стоя в старых кладовых и выставочных залах под неусыпным приглядом торговцев, казавшихся воплощением благолепия и благоразумия, словно они продавали само уединение, он представлял себе свою новую жизнь, новую обстановку, свежевыкрашенные стены или очищенные от обоев деревянные панели и чувствовал странную легкость и счастье оттого, что он только на полпути к своей цели, что Лэм-Хаус по-прежнему остается в царстве воображения.

После повышения лорда Вулзли до командующего вооруженными силами ее величества и триумфального возвращения четы Вулзли из Ирландии леди Вулзли стала еще более властной в отношении Генри, но с торговцами теперь она, казалось, смягчилась, стала довольно учтивой. Он не помнил, чтобы она когда-либо понижала голос, но в пыльных старых лавчонках, когда изучала новые поступления или просила показать ей старинные географические карты – ее новую страсть, – казалась даже скромной, и действительно, скромность ее стала еще заметнее с наступлением зимы. Тем не менее она твердо знала, что стоит покупать, а что нет, и у нее имелось четкое представление о каждом уголке Лэм-Хауса. Ему постоянно приходилось бороться с ней из-за ее энтузиазма и порывистости, а иногда он должен был осторожничать и тщательно скрывать, что страстно хотел обзавестись именно той вещью, которую она с пренебрежением отвергла.

Леди Вулзли стала его тайным проводником по Лондону, к местам и местечкам, из содержимого которых он мог наполнить и меблировать Лэм-Хаус. А еще она предложила ему версию Лондона в его наиболее плотно упакованном, густонаселенном варианте. Каждый предмет, который он трогал или брал в руки, обладал своей удивительной историей, которую никто никогда не узнает, напоминая Генри саму Англию во всем ее прежнем богатстве и целеустремленности.

Все эти месяцы он усердно трудился, писал статьи и рассказы, но в те дни, когда выполнял договор, заключенный с самим собою, написав определенное количество слов и заняв своего шотландца на все утро, Генри внезапно решал снова посетить торговцев, еще раз приобщиться к пыльным и видавшим виды предметам, неопрятному распроданному наследию. Бродя по антикварным лавкам, он бесцельно выбирал раму, или стул, или набор столового серебра, но ничего не покупал, ожидая то ли вдохновения, то ли компании леди Вулзли.

Однажды в четыре или пять часов пополудни, когда свет потусклел и начал меркнуть, он оказался в одном антикварном магазинчике на Блумсбери-стрит, в котором лишь однажды побывал с леди Вулзли. Он очень хорошо запомнил лицо продавца из-за его необычных глаз. Тогда продавцу удалось, не говоря ни слова, оказать своеобразное давление на леди Вулзли и ее спутника. Он ухитрился не только весьма тонко надавить на них, но и одним только взглядом придать событию торжественный оттенок. Генри припомнил его тонкие, проворные пальцы с аккуратными ногтями, время от времени трогавшие предметы на прилавке – коротко, нервно, нежно. Он заметил мощное и такое же безмолвное сопротивление со стороны леди Вулзли, не желавшей покупать что-либо, хотя хозяин лавки показал им несколько превосходных образчиков, включая французский гобелен – маленький, но роскошный, и старинный парчовый бархат такой текстуры, какую, по обоюдному согласию продавца и леди Вулзли, нынче почти невозможно найти. Она так ничего и не купила, но некоторые вещицы изучала до того долго и пристально, что в мудром и терпеливом взгляде продавца вспыхнула искорка иронии. Выйдя из лавки, она сказала, что цены слишком высоки (хотя о деньгах почти не упоминалось) и что не следует больше поощрять этого торговца, который держит этот антикварный магазин много лет.