Мастер

– Однажды, когда его беспокойство стало особенно сильным, я впервые начал ходить сам, – сказал Генри. – Это началось внезапно и на удивление быстро, очень скоро я стал уверенным и резвым маленьким пешеходом. Я как будто поменялся с отцом местами. Постепенно стало понятно, почему я так быстро учился. Я хотел следовать за Уильямом, куда бы тот ни шел, я жадно следил за каждым его движением, а теперь я повсюду ходил за ним хвостиком, буквально липнул к нему, к вящему его негодованию. До этого я мало улыбался или смеялся, но теперь умел ходить и смеялся каждой проделке Уильяма, которая казалась мне хоть чуточку смешной. Как сказала тетушка Кейт, к началу английского лета для домочадцев настали трудные времена.

– Могу себе представить, – сказал Госс. – Просто невероятно!

– В конце концов, конечно же, все забылось, – продолжал Генри. – Или, как вы знаете, стало достоянием истории в качестве важной вехи на пути восхождения моего отца к вершинам знания и мудрости.

– А домашние думали так же?

– Нет, – усмехнулся Генри. – Нет, тетушка говорила, что им никогда так не казалось, ни ей, ни ее сестре. Но самое ужасное для них, что отец начал описывать это мрачное испытание всем своим визитерам, а потом и незнакомым людям. Таким образом, как вы, должно быть, читали, он познакомился с одной дамой, некой миссис Чичестер, и описал ей свое скорчившееся, шипящее чудище. Миссис Чичестер немедленно сообщила ему: то, что он пережил, случалось и с другими людьми, это знамение того, что он подобрался совсем близко к постижению великого замысла, Божьего чаяния для человека, заявила она, и он просто обязан прочесть шведского философа Сведенборга[32], который разобрался во всем этом, как никто другой. В то время отец, похоже, в каждой новой гипотезе находил лишь очередное подтверждение предыдущей. В Лондоне, хотя ему было предписано ничего не читать, он изучил две книги Сведенборга и в одной из них отыскал, что случившееся с ним в тот день называется «отщечение»[33]

, и с той поры твердо уверился. Похоже, это самое «отщечение» было шагом на пути к полному постижению того, что Бог создал нас по своему образу и подобию и что наши побуждения и страсти, наши мысли и чувства глубоко священны. Таким образом, мой отец вновь обрел радость и, сполна начитавшись Сведенборга, уверовал в свою миссию нести правду всему человечеству, во всяком случае его англоязычной части, и особенно в Америке, – хотя, должен добавить, усилия его по большей части пропадали втуне.

– Наверное, этим объясняется, почему вы вернулись сюда, – сказал Госс.

– В Англию? – спросил Генри.

– Поближе к тому месту, где все это произошло. В лекциях говорится, что ребенок все воспринимает, сохраняет, но не впитывает своим, так сказать, «бессознательным».

– Почему же тогда Уильям не здесь? – спросил Генри.

– Не знаю, – сказал Госс. – Загадка.

– Возможно, вы поймете, если я скажу, что больше не хочу это обсуждать, – сказал Генри.

Несколько дней он не мог работать, а проснувшись наутро, чувствовал глубочайшее сожаление, что рассказал эту историю Госсу, пока не выкинул этот эпизод из головы, чтобы спокойно продолжить строить планы на будущее.

Бывало порой, что Генри казалось – он пишет слишком много и слишком быстро, чересчур загружает работой своего шотландца. Стоило рассказам появиться в журнале, как он терял к ним всякий интерес, перечитывая лишь раз перед книжной публикацией, а затем забывая о них. Впрочем, когда вышел его новый сборник «Смятения» и у Госса нашлось немало чего сказать об одном рассказе оттуда, Генри перечитал его, чтобы обсудить с другом подробнее. Это был один из рассказов о привидениях, «Как это все случилось»[34], и теперь он показался ему слишком легковесным, чтобы выжить даже в качестве беллетристики. Госс хотел обсудить технику повествования от первого лица – как трудно сделать голос персонажа убедительным. Его друг, считал Генри, слишком вежлив и тактичен, чтобы позволить себе отклониться от общей темы и перенести внимание на конкретный рассказ. И хотя дискуссия об этом произведении, растянувшаяся на несколько встреч, уже начала его раздражать, второй вопрос, поднятый Госсом, заинтересовал его чрезвычайно. Госс настаивал, что, раз большинство читателей до конца не верит в привидения, большинство историй о привидениях звучат недостаточно убедительно. Истории о привидениях должны одновременно содержать возможность рационального объяснения происходящего. Они должны быть пугающими, но в рамках вероятного, настаивал он.

Генри был с ним не согласен. Он полагал, что рассказы вправе давать пищу любым предположениям, вплоть до самых диких, однако его заинтересовала аргументация Госса, пусть даже она была слишком догматичной и стремилась навязать правила в таких вопросах, где, по мнению Генри, требовалась бóльшая свобода действий. В глубине души Генри ужаснулся этому рассказу и жалел, что включил его в сборник; лучше было бы оставить его за бортом. И его возмущало, что Госс это заметил.