Мастерство Некрасова

Чтобы яснее показать, до какой степени ослаблена здесь выразительность уменьшительно-ласкательных суффиксов, стоит только привести для контраста какой-нибудь живой, активный суффикс, безотказно выполняющий свою смысловую функцию. Таков, например, суффикс ищ, увеличительная экспрессия которого остается равно сильна и в народной и в книжной речи. Когда богатырь в былине «Добрыня и змей» выхватывает «ножище-кинжалище», огромность этого «ножища-кинжалища» очень четко определяется суффиксом ищ. То же и в поэзии Некрасова: дождище (II, 63), ворище (II, 338), глазища (III, 159), силища (III, 251), ручища (III, 207), медведище (III, 259), стожище (III, 311) и т. д.

Устойчивостью этого суффикса еще сильнее подчеркивается вся зыбкая природа тех суффиксов, о которых мы сейчас говорим.

Вообще едва ли одна десятая часть общего числа уменьшительно-ласкательных слов, входящих в состав русских народных песен, сохраняет в восприятии поющих и слушающих тот смысловой оттенок, который сохраняется в обыденной речи. В народной поэзии не существует сюжетов, которые требовали бы такого количества уменьшительно-ласкательных слов. А если так, то, спрашивается, какая же была надобность певцам и сказителям называть всякого Ерему — Еремушкой и всякую дорогу — дороженькой? Почему Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо» так упорно культивировал эти словесные формы, вводя их в некоторых фрагментах чуть не в каждую строчку?

Мужик стоял на валике,Притопывал лаптишками

И, помолчав минуточку,Прибавил громким голосом...........— Как звать тебя, старинушка?«А что? запишешь в книжечку?»(III, 196)

И это тем более замечательно, что в тех стихотворениях Некрасова, которые не связаны с народной тематикой, подобных мнимых уменьшительных почти не имеется. Здесь «вал» никогда не называется без достаточного основания «валиком», «солнце» — «солнышком», «минута» — «минуточкой».

15

Чем же объяснить, что народные песни (а вместе с ними и «крестьянские» стихотворения Некрасова) изобилуют такими формами, как ноженьки, шеюшки, банюшки, шапочки, глазыньки, косточки, Ванюшки, Марьюшки, Титушки?

Как мы видим, здесь дело отнюдь не в оттенках смысла. Логических оснований для этой уменьшительности пет, ибо эта уменьшительность мнимая.

Функция подобных суффиксов совершенно иная: их требовала раньше всего определенная система стиха.

Ритм произведений народной поэзии в большинстве случаев требовал, чтобы эти концевые слова имели не меньше трех слогов, причем ударение должно быть поставлено на третьем слоге от конца: матушка, батюшка, зимушка, пташечка. Эти дактилические окончания (—‿‿) — неотъемлемая принадлежность русского фольклорного стихотворного ритма, и почти все былины, все причитания и великое множество песен, то есть сотни тысяч народных стихов, украшены этими дактилями.

Здесь коренная, исконная форма русской народной поэзии. Недаром Ломоносов в своих изысканиях о русском стихе отводил такое почетное место тригласным (то есть дактилическим) рифмам. «В нашем языке, — писал он, — толь же довольно на последнем и третием, коль на предкончаемом слоге силу имеющих слов находится: то для чего нам оное богатство пренебрегать, без всякия причины самовольную нищету терпеть, и только однеми женскими побрякивать, а мужеских бодрость и силу, тригласных (рифм. — К. Ч.) устремление и высоту оставлять?»[407] По догадке Гильфердинга, Ломоносов нашел эту форму стиха у себя в Архангельской губернии, слушая сказителей былин, «ибо и до сих пор помнят на Выгозере, что былины перешли туда с Поморья».[408]

Так что, когда, например, мы читаем у Ирины Федосовой:

Утонул да тут родитель милой батюшка,Света братца тут смахнуло буйным ветрышком

Середи да синя-славного Онегушка,Тут же бросило спорядного суседушка, —(Б, 262)

мы видим, что все эти уменьшительные концевые слова здесь использованы главным образом в интересах фольклорного ритма: каждое концевое слово (или его окончание) здесь звучит дактилически, причем ради этого дактиля даже буйный ветер (то есть в данном случае шторм, ураган) ласково назван здесь ветрышком.

 Значит, дело опять-таки в ритме. Замените в этом тексте Онегушко — Онегой, ветрышко — ветром, и песенный строй будет совершенно разрушен.

Всмотримся внимательно в те формы народных стихов, которые отразились в поэзии Некрасова, и попытаемся раньше всего проследить зависимость ее словарных конструкций от ритма и от акцентной системы русской народной поэзии.