Надо «баловать», только баловать — это дарить любовь, а не торговать ею: «Если будешь хорошо себя вести, куплю игрушку! Если будешь себя плохо вести, отниму велосипед!» Мама жалуется: «Лелеяли сына, пылинки с него сдували, купили джинсы, 2 магнитофона, собаку породы боксер — а он!» Разве магнитофон + джинсы = любовь? Ну вот честно: а если б он не «породы боксер», а с улицы грязного, мокрого пса принес — тоже позволили бы? Или все-таки нет? А помните, однажды он приволок со свалки что-то огромное, ржавое, проволока во все стороны торчит — того гляди порежется, будет заражение крови, столбняк. «Немедленно выброси — смотри, все пальто в грязи. Ну и что, что трансформатор, не плачь — я тебе машину заводную куплю!» И покупаем чистенькую, красивенькую машинку, а он бросает ее на следующий день, и мы опять покупаем, и опять, и снова. Любить — это понимать и принимать желания любимого человека, даже если это собственный сын или дочь — пока маленькие.
Вот стоит послушная девочка в красивом шерстяном костюмчике и молча смотрит на детей, играющих в песочнице. Ей не разрешают: испачкается. Это родительская показуха: будет грязной — не будет видно, что на ней красивая и дорогая тряпка, а значит, не будет видно, как мы ее безумно любим. Плохо, что девочка слушается. Помните, как сестрица Аленушка просила братца: «Не пей, Иванушка, козленочком будешь»? Так и хочется сказать этой живой, не сказочной девочке у песочницы: «Не стой, милая, тряпичницей будешь».
Не детям нужны импортные тряпки — нам, взрослым. Мы работали, чтоб их купить, это наш овеществленный труд, и именно он имеет цену, а не штаны с наклейкой сами по себе. Но для ребенка это просто штаны — он же не знает, как трудно добывать деньги своим трудом, еще не пробовал. И мы, взрослые, объясняем (чтоб не дай бог, не порвал, не испачкал, чтоб аккуратно (разве плохо — аккуратно?) обращался с вещью): это штаны особые, дорогие, это мы тебя так любим, пусть все видят, как мы тебя любим, ничего не жалеем, вот какую необыкновенную вещь купили — ни у кого нет, а у тебя есть — значит, ты лучше всех (а следовательно, и мы лучше всех!).
Беда, если, став подростком, вчерашний ребенок воспримет этот наш взгляд и станет вежлив с мамой — за джинсы и с папой — за мотороллер. Может быть, как ни парадоксально это звучит, пусть грубит, невзирая на джинсы, если не может быть ласковым так, тогда и настолько, насколько хочется маме?
Дети — будущие граждане, то есть будущие люди. Да нет же, настоящие. Мы оставляем за собой право на плохое настроение, на каприз в конце концов, но не за ребенком: «Сколько раз тебе говорить? Почему ты не слушаешься с первого раза?» Это в казарме все слушаются с первого раза: «Напра-во! Кру-гом!», а в обычной жизни мы, взрослые, когда как, бывает, что и не слушаемся. Только у нас это называется «проявить инициативу» и считается хорошим. Так когда же и кто будет учить этому детей — поступать по-своему? В школе тоже хорошо тем, кто растет умеренным и аккуратным, их хвалят, поощряют и т. д. Редкость, если учитель учит возражать, поэтому мне очень понравилось, как принимали в пионеры в том классе, где учится мой сын. Вожатая сказала, что двоих (нарушителей спокойствия и т. д.) принимать никак нельзя, и послушные дети с ней согласились. Тогда она исподволь стала спрашивать ребят о том, что же хорошего есть в этих «недостойных» мальчиках, и добилась того, что дети заступились за них, простили их прегрешения, возразили ей и проголосовали против нее! Хочется написать: и мальчики исправились, и стали послушными, но в воспитании не бывает таких «хэппи эндов». Они остались такими, какими были, зато все хоть на чуть-чуть стали добрее, почувствовали, ощутили, что возражать не страшно. Тысячи, десятки тысяч таких минут, и, может быть, мы получим то, о чем мечтается: добрый человек, способный отстаивать свое мнение!
В пединституте в стенгазете появилась заметочка: студент верно подметил те недостатки, которые увидел в школе, где был на практике. И послесловие к заметочке от редакции: «По вполне понятным причинам мы не называем школу, о которой говорится». Так мы их учим: возражать нельзя, надо слушаться старших. Еще не попробовав отстоять свое мнение, они уже понимают причины, по которым этого делать не следует. От того послушного малыша в коляске, смирившегося с тем, что мама все равно не возьмет его на руки, хотя ему и хочется этого, до человека, «по вполне понятным причинам» соглашающегося на все, что изволите, путь не так далек, как кажется поначалу.
Помню, как мне жаловалась мама десятиклассницы: «Представляете, она совсем ничего не может сама. Я ее наказываю — в угол ставлю». Я оторопела: «И стоит?» — «Стоит!»
Дело, начатое мамой и продолженное воспитателем детского сада, а потом и учителем, завершилось: мы получили послушную куклу. Не будет творчества, не будет борьбы, не будет радости преодоления обстоятельств — так и будет всю жизнь стоять, когда ставят, и идти, когда ведут.