Мы ждали на краю ямы, а работники Тауска быстро копали. Когда они дорыли до трупов, я помахал ладонью перед носом. Тела, к счастью, были достаточно свежими, чтобы запах гнили не оказался слишком резким. Внизу лежало несколько трупов, но могильщик помнил, какие из них привезли из городской тюрьмы. Выволок их наверх, а я присел над телами на корточки.
– Не видно, чтобы их пытали, – сказал Тауск, и я не мог не согласиться с его наблюдательностью.
Но даже не это было самым важным. Во-первых, у обоих мужчин остались волосы на голове и теле, а одно из основных правил подготовки допроса – бритье подсудимых, чтобы дьявол не мог укрыться в волосах и помогать им советами. Конечно, это суеверие или, скорее, обычай, нынче лишенный смысла, но его строго придерживались, когда допрос вел священник… Мы, инквизиторы, не уделяли бритью чрезмерного внимания, поскольку прекрасно понимали, что Зло скрывается в мыслях и сердцах людей, а не в их волосах. Во-вторых же, оба монаха имели на коже родимые пятна и родинки, но я не нашел и следа, свидетельствовавшего, чтобы эти места протыкали иглами, согласно с законом и обычаем. И третье, самое важное: ни один, ни второй монах не имели тонзуры, а волосы их были куда длиннее, чем позволял устав Нищих Братьев.
– Какие-то странные монахи, – сказал управитель, и я снова мог лишь признать его правоту.
– Весьма вам благодарен, господин Тауск, – сказал я ему. – Полагаю, что я увидел все, что хотел увидеть.
– И я так думаю, – сказал он голосом совершенно невыразительным.
Потому что и правда: увидел, что хотел, и по результатам осмотра трупов выходило вот что – кем бы ни были люди, привезенные из тюрьмы и похороненные в Ямах, монахами они не были наверняка. И где же тогда искать монахов, которых допрашивал каноник Братта? И зачем вообще было устраивать подобную мистификацию? Отчего он прятал людей, обвиненных в ереси, и какой цели они должны были послужить?
– Мастер Маддердин, – канцелярист Инквизиториума поднял на меня усталые покрасневшие глаза, – я надеюсь, вы понимаете, насколько необычна ваша просьба?
– У меня – полномочия от Его Преосвященства… – только и ответил я, хотя сперва намеревался сказать, что я – специалист по необычным просьбам. Но вовремя прикусил язык.
– Полномочия полномочиями, – сказал он спокойно. – Но не вижу, чтобы в них было хоть что-то написано о слежке за людьми Церкви…
– «…всеми доступными способами…», – указал я ему пальцем фрагмент епископских бумаг.
Тот вздохнул.
– Ладно, – сказал наконец. – Но вы должны подписать приказ. И в случае осложнений перед Его Преосвященством будете отвечать лично. – Он глянул на меня и устало покачал головой. – Знаете, коли вдруг что – не хотел бы я оказаться на вашем месте.
– Конечно, – ответил я, поскольку, зная Его Преосвященство, сам бы в случае возникновения проблем не хотел оказаться на своем месте.
Просьба моя и вправду была крайне необычной, поскольку редко случалось, чтобы Инквизиториум начинал слежку за важными людьми Церкви без четкого приказа епископа Хез-хезрона, который, по сути, был (на словах и на деле) главой Святого Официума. В этот раз канцелярия решилась на небольшое отступление от правил, и я полагал, что каноник Братта мог благодарить за это в равной степени презрение и ненависть, каковые он вызывал у моих братьев-инквизиторов. И, как видно, эту ненависть он ухитрился внушить даже распорядителю Инквизиториума, сидевшему сейчас передо мной – хотя уж его-то обязанности были куда как рутинными. Что ж, Одрил Братта не сумел за свою жизнь завести добрых друзей в самых разных кругах и теперь мог за это поплатиться… Я же не собирался плакать из-за этого, хотя по природе своей – человек чрезвычайно сентиментальный и чувствительный.
Приняв решение о слежке, Святой Официум посылал соглядатаев. Личности их скрывались даже от инквизиторов, поскольку те тоже могли однажды оказаться под наблюдением, и было бы неправильно, если бы они без труда опознали шпиона. Кроме того, чем меньше людей знало подобные тайны, тем больше шансов, что дело не выйдет из-под контроля. Но лично я был уверен, что к некоторым рапортам соглядатаев имеет доступ не только Инквизиториум, но и тонги – прекрасно организованная группа преступников, действующих в Хез-хезроне. Понятное дело, я никоим образом не мог подтвердить этих подозрений, но они казались мне совершенно очевидными.
Главное, однако, было то, что через несколько дней я узнаю о канонике все: куда ходит, с кем встречается, о чем разговаривает и даже что предпочитает есть. И я надеялся, что это позволит мне выполнить возложенную на меня епископом миссию. Вместе с тем знание это могло привести меня туда, где при других обстоятельствах я не захотел бы оказаться… Хорошо еще, что я это понимал – я ведь и сам всегда твердил, что истина важна не сама по себе, а лишь относительно того, сумеем ли мы извлечь из нее пользу для нас самих.