Меч ангелов

Он припал к кружке, как видно, чтобы безуспешно скрыть от меня облегчение, которое появилось на его лице.

– Разве что… – сказал я.

– Разве что? – пробормотал он, так и не отняв кружку ото рта, и посмотрел на меня вопросительно.

– Разве что задержат меня здесь дела профессионального свойства, – ответил я, усмехнувшись.

– Профессионального?! – почти крикнул он. – Бог свидетель: вы, мастер, наверняка шутите! Какие же это дела профессионального свойства вы можете найти в Штольпене?

– А это уж вы мне объясните, – сказал я ласково.

Он угас. Отставил кружку и, облокотившись на стол, подпер голову кулаками.

– Значит, знаете… – сказал хмуро.

– Конечно, знаем, – фыркнул я. – Полагаете, есть в мире такие места, куда не достигает милосердный взгляд Инквизиториума?

– Я бы не осмелился ни на что подобное…

– Кому вы послали письмо? – прервал я его.

– Моему епископу, – ответил он быстро. – И был удостоен ответа, что все сложилось счастливо, ибо при дворе как раз гостит брат Маурицио Сфорца, один из альмосунартиев-милостынников[11]

Святейшего Отца. Я получил, Бог мне свидетель, заверение, что брат Сфорца проникся заботой о наших хлопотах. А сей муж – весьма просвещенный и опытный в отыскании слуг сатаны и выявлении всех его козней.

– В сие искренне верю, – ответил я.

Папские альмосунартии, по правде говоря, были не пойми кто. Не то особый орден – но безо всякой иерархии и структуры, не то свободное товарищество – но при этом обладающее неисчислимыми привилегиями и прерогативами от канцелярии самого Святейшего Отца.

Существовали они уже долгие годы, но лишь недавно обратили на себя пристальное внимание Инквизиториума. Отчего? Оттого, милые мои, что вместо сбора милостыни начали мешаться в расследования колдовства и ереси. Как видно, некоторым людям в Апостольской Столице казалось, что дилетантского запала вполне хватит, чтоб конкурировать с инквизиторами, обученными в нашей славной Академии. Конечно, попытки перехватить инициативу расследований у Инквизиториума и заместить нас духовными лицами случались. Некогда мне и самому удалось разоблачить рыскающего в поисках ведьм каноника Пьетро Тинталлеро, который в конце концов, полный раскаяния, признался, что и сам предводительствовал в колдовском шабаше, виновный в кощунствах против нашей святой веры. Поскольку же доказательства его вины невозможно было оспорить, все завершилось счастливо, и посредством пламени зажженного костра мы отправили его душу в Царство Божье. За что он, кстати, горячо нас благодарил. Я же утвердился в вере, что нет лучшего зрелища, нежели раскаявшийся грешник, погруженный в болезненный экстаз, в языки пламени, в которых он громко признает свои грехи и благословляет Инквизиториум, что в милосердии своем сумел спрямить извилистую тропу его жизни.

Однако присутствие брата-милостынника не сулило ничего хорошего. Правда, я никогда не слыхивал о Маурицио Сфорце и его деяниях, но самый факт, что духовные лица занялись бы столь непростой материей, как преследование чернокнижничества и ереси, пробуждал мое глубочайшее беспокойство. Так уж оно сложилось, что позволь воде пробурить малейшую трещинку в стене – и трещинка эта начнет расти, пока в конце концов неудержимый поток не разорвет стену и не зальет спокойные долины. А уж этого-то никто в здравом уме не мог позволить.

– Когда брат Сфорца навестит Штольпен? – спросил я.

– Ожидаем со дня на день, – быстро ответил настоятель. – А потому, как видите, нет необходимости, чтобы вы меняли свои планы и посвящали столь ценное время нашему жалкому городку. Бог мне свидетель, мастер, ваш разум наверняка занимают вещи куда как более важные.

Ох, по всему выходило, что попик жаждал, чтоб я убрался прочь, поскольку явно полагал, что ему легче будет договориться с другим священником или даже с монахом из ордена (а среди церковных альмосунартиев были и те и другие), чем с инквизитором. Уж не знаю, отчего большинство людей наивно полагают, что главная мечта функционера Святого Официума – разжечь как можно больше костров на как можно более обширных территориях. А ведь костры для справедливо осужденных грешников суть всего лишь благословенное увенчание нашей работы, к которому мы идем, проводя тщательнейшее расследование. Во время же этих расследований и процессов мы исполняем роль как страстных обвинителей, так и богобоязненных адвокатов и наисправедливейших судей. По крайней мере, так утверждает теория…

– Увы, – сказал я, – вижу, что правила Святого Официума не слишком хорошо вам известны. Инквизиторы, кои имеют хотя бы тень подозрения, что наткнулись на еретические либо колдовские практики, не могут удалиться от дела под угрозой наказания, назначаемого судом Инквизиториума. А уж поверьте, что даже милосердие Инквизиториума весьма неприятно для того, на кого оно обрушивается.

По выражению его лица я понял, что слово «милосердие» не слишком-то подходило, на его взгляд, к слову «Инквизиториум». И был он не прав, поскольку пред грешниками мы всегда склонялись со страстным милосердием, с коим могла сравниться лишь страстная любовь.