– Именно, – сказал я. – Эти люди – или, скорее, трупы – были для него как свиньи или бычки. Вы ведь заметили, что он никогда не выбирал стариков? Это всегда были трупы, скажем так, крепкие и в теле. Но и не слишком жирные. Похоже, наш преступник выбирал их весьма тщательно…
– Матерь Божья!
– Именно потому я полагаю – хотя, конечно же, могу и ошибаться, – что здесь мы имеем дело не с чернокнижником. Скорее, думаю, это больной человек, находящий преступное утешение в поедании представителей собственного вида. Обучение в нашей достославной Академии позволило мне узнать, что таковые поступки часто встречаются среди далеких племен, которые еще не познали слово Господа нашего и для которых человек – просто мясо, будто коза или свинья.
Я знал, что уже некоторое время на пороге стоит брат Сфорца, но делал вид, будто не замечаю его. Однако теперь брат-милостынник решил отозваться.
– Вы делаете слишком поспешные выводы, инквизитор, – сказал он сухо.
– Могу ошибаться, – согласился я, поворачиваясь к нему. – Однако к окончательному выводу возможно прийти, лишь проанализировав и отвергнув все появившиеся во время следствия и не нашедшие подтверждений гипотезы.
– Я бы предпочел доверять вере больше, чем разуму, – сказал он высокомерно.
– И что же диктует вам ваша вера? – спросил я.
– Что мы, несомненно, имеем дело с чернокнижником, – сказал он резко. – С тем, кто готовил некое мощное заклинание, долженствующее нанести вред богобоязненным обитателям мирного Штольпена.
Настоятель, услыхав те слова, истово перекрестился.
– Я ценю силу вашего разума, мастер Инквизиториума, – продолжил Сфорца. – Но знайте, что чрезмерное доверие к науке и логике может застить вам суть дела. Ибо деяния сатаны мы способны постичь не разумом, но только лишь сердцем. Чернокнижник наверняка хотел, чтобы некто подобный вам дал себя обмануть, придя к таким вот фальшивым выводам.
– Значит, это игра? – уточнил я. – Он оставил фальшивые следы, чтобы легковерный инквизитор отправился по ним?
– Вы сказали.
– Ничего не исключаю, брат Сфорца, – усмехнулся я. – И полагаю, именно этим мы отличаемся друг от друга.
– Может, и так, – ответил он, и его глаза сделались злыми и холодными. – Но не забывайте: именно я веду следствие.
– Конечно же, – сказал я. – Ни в коем разе не осмелился бы оспаривать ваших прав, особенно когда вы столь отчетливо о них напоминаете.
– Завтра примемся допрашивать могильщика, – сообщил он решительно. – Оттого я просил бы вас должным образом приготовиться для следствия.
– Что вы имеете в виду? – спросил я, хотя прекрасно понимал, к чему он клонит.
– Имею в виду, что вы приготовите инструменты и примените их так, как вас обучили в Академии, – ответил он холодно.
– Конечно, – повторил я. – Сделаю, что повелите. Однако позвольте мне поговорить с моим помощником, который займется необходимой подготовкой.
В Штольпене не было собственной ратуши – не было даже здания городского совета (и я не уверен, имелся ли городской совет). Для проведения допросов пришлось использовать здание одного из складов, и Курносу придется заняться необходимой подготовкой помещения, чтобы допрос можно было вести согласно праву и обычаю.
Могильщик был высохшим до костей старцем с вывернутыми ревматизмом суставами, и я не мог понять, как он занимается столь тяжелым трудом. Мне казалось, что он не смог бы толком и лопату в руках удержать – что уж говорить об умелом ею владении. Конечно, я должен был его опросить, прежде чем он будет помещен в комнату для допросов, однако брат Сфорца управился со всем раньше, чем я успел проснуться. Поэтому я оказался перед свершившимся фактом, и не стану скрывать – это мне не понравилось. Ведь всякий инквизитор должен сперва узнать допрашиваемого, опросить его спокойно и досконально, а не сразу же волочь в комнату, полную инструментов для пытки. Конечно, со свидетелями и обвиняемыми поступали по-разному – а с тем, кому вынесен приговор, нужно вести себя совсем иначе. Но к этому человеку относились как к виновному или главному подозреваемому – и с самого начала.
В комнате мы сидели у стола вчетвером: я, брат Сфорца, настоятель, которого мы попросили выступить в роли писаря, а также рыцарь де ля Гуардиа. Курнос же присел на табурете подле очага и занялся разогревом инструментов. Могильщик был раздет донага и привязан к столу. Его старческое худое тело с выступающими костьми, узловатыми веревками вен и сморщенной кожей, казалось, готово было рассыпаться в любой миг. Он глядел на нас безумными от испуга глазами и что-то бормотал себе под нос. Слюна текла по седой щетине на подбородке.
– Запишите, господин настоятель, прошу вас, – сказал я. – В день такой-то и такой-то, суд в составе…