Меч ангелов

Я диктовал все, что нужно записать, и одновременно поглядывал на могильщика. Я был почти убежден, что он не имеет отношения к этому делу, но не мог противиться решению брата Сфорца. Конечно, жизнь этого старика не стоила ничего, и все же пытать его не казалось мне удачной идеей. Я полагал, что мы лишь теряем время и что в этом случае причинять боль – занятие совершенно бессмысленное. К тому же я всегда осмеливался полагать, что насилие должно быть острым мечом и, как меч, направляться в нужное место, поскольку в ином случае оно оставалось бы грехом.

Настоятель закончил писать, я же подошел к столу, на котором лежал могильщик.

– Твое имя Курт Бахвиц, и ты могильщик в городе Штольпен. Верно?

Он смотрел на меня расширившимися глазами, но я не думал, что он и вправду меня видел. Его бледные губы шевелились, однако я не мог разобрать, говорит ли старик что-то осмысленное.

– Запишите, что допрашиваемый не возражал, – вмешался брат Сфорца. – А кроме того, господин настоятель может подтвердить, что так оно и есть на самом деле.

– Что вам известно про обворовывание могил и обесчещенье тел? – спросил я.

Подождал минутку.

– Гнев Господень, Курт Бахвиц, – сказал я чуть более резко. – Ты меня слышишь, человече?

– Начните со щипцов, – бросил Сфорца от стола.

– А может, вы сами желаете вести допрос? – повернулся я к нему. – Однако имейте в виду, что существуют определенные процедуры, которых необходимо придерживаться.

– Разве я возражаю? – пожал он плечами, и я был почти уверен, что слышу в его словах издевку.

– Курт, – я положил ладонь на сухое плечо могильщика, – мы здесь только затем, чтобы помочь тебе – и чтобы ты помог нам. Чтобы во Имя Божье найти истину. Хочешь ли помочь нам в этом святом деле?

С тем же успехом я мог разговаривать со столом, на котором он лежал, поскольку не думаю, чтобы старик понимал или хотя бы слышал что-либо из происходящего вокруг. Я знал, что допрашивать такого человека не имеет смысла. Подобное отупение случалось не часто, но в случае стариков либо безумцев в этом не было ничего странного. Всякий инквизитор знал, что в таком случае следует прервать допрос, а обвиняемого или свидетеля – привести в состояние более ясного разума. Еда и кубок вина могут совершить чудо куда большее, чем раскаленные щипцы. Ведь и задачей нашей было добраться до истины, а не причинять бесцельную боль.

Я приметил, что Курнос мешает в железном котелке серу. Самый вид этого способен был напугать закоренелых грешников (хотя еще сильнее перепугался бы тот, к чьему естеству приблизилось содержимое котелка), но нынче я не думал, что это к чему-либо приведет. Конечно, когда допрашиваемый не желал отвечать на вопросы, первейшим моим долгом было явить ему инструменты и объяснить, как они действуют. Я решил так поступить и нынче, но исключительно для того, чтобы придерживаться необходимой процедуры, поскольку не видел никакого смысла в том, чтобы пугать человека, который не слышит моих слов.

– Вы поняли? – спросил я, когда закончил объяснять, для чего служат инструменты.

Могильщик просипел что-то совершенно неразборчивое, всматриваясь в меня болезненными скошенными глазами.

– Напишите, что понял, – приказал Сфорца.

– Нет! – повернулся я к нему. – Ничего подобного вы писать не станете! Этот человек не в том состоянии, которое позволило бы продолжать допрос. Курнос, отвяжи его и запри в камере. Дай ему есть и пить.

– Вы не станете вести допрос? – Сфорца вскочил из-за стола, а на его сморщенных щеках проступил кирпичный румянец.

– Нет, – ответил я коротко. – Но коли захотите, – ткнул я в могильщика, – всегда можете попробовать…

Я знал, что он принадлежит к тому роду людей, кто охотно велит причинять муку другим, но сам не торопится приложить руку к пыткам. А милость умелого причинения страдания – крест, который несет всякий инквизитор. Мы подвергаем людей ужасным испытаниям только потому, что верим: по мосту бесконечной боли они идут в Царствие Небесное. Поэтому я не имел намерения позволить, чтобы церковный альмосунартий пользовался моими умениями вне согласия с правом и обычаями.

– Пусть будет по-вашему, – сказал наконец Сфорца, но, похоже, признание поражения в присутствии настоятеля и гранадского рыцаря было для него болезненным.

– Сердечно вас благодарю, – кивнул я.

Могильщика заперли в тесной комнатенке при складе, и я проследил, чтобы ему выдали еду, питье и теплое одеяло. Заглянул к нему чуть позже, и когда отворил дверь, увидел, что он сидит подле пустой уже миски. Увидев меня, он застонал и скорчился в углу. Худыми руками закрыл голову, поскольку полагал, что начну его бить.

– Курт, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ласково, – прости брату-милостыннику его несдержанность. Поверь: я хочу лишь поговорить с тобой и не причиню тебе никакого вреда.

Он пялился на меня сквозь не до конца сомкнутые локти.

– Выпьешь вина? – спросил я его.