Меч ангелов

Я отбросил в сторону зеленоватый камешек и вдруг понял, что это был никакой не камешек. Поискал в траве и быстро нащупал округлую штуковину. Поднял ее к свету.

– Колечко, – сказал я. – Медное колечко с буквой «М».

– Медное? – Курнос даже не повернулся в мою сторону и только презрительно дернул плечом. – И что тебе, Мордимер, до медного колечка? Лучше выбрось…

– Маленькое. – Я присмотрелся к нему. – Как раз под пальчик ребенка или молодой девицы. Ха! – И спрятал колечко за пазуху.

* * *

В село мы вернулись поздно, поскольку сперва я приказал Курносу похоронить скелеты, а потом произнес над могилой короткую молитву, предавая души несчастных Господу.

Я не хотел пугать простецов известиями о найденных останках – а ведь следы зубов на черепах беспокоили даже меня. Неужели на здешних пустошах существовал культ каннибалов? И если существовал – ели они человеческое мясо из кулинарных предпочтений либо же было это частью темных обрядов и магических ритуалов?

К тому же человек – существо крупное, а здесь обожрали до костей четырех человек. И как тут не подумать, что это был воистину сытный обед даже для того, кто обладал огромным аппетитом!

Я запретил Курносу кому бы то ни было говорить о том, что мы увидели, а он похлопал себя по лбу.

– Уже забыл, – усмехнулся.

Я рассмеялся: Курнос ведь никогда и ни о чем не забывает, и должен признаться, что его необычные способности иногда меня сильно выручают. Хотя сам я не мог представить, как бы жил с подобной вечной памятью обо всех, даже самых незначительных происшествиях в своей жизни. Пожалуй, ощущал бы тогда себя на вершине огромной мусорной кучи, где среди необозримых холмов всяческой чепухи скрываются истинные сокровища.

Правда, в пользу Курноса говорил тот факт, что он-то умел добыть из той бездны любую информацию, в которой у меня вдруг возникала нужда, – и при этом по первому требованию; а значит, уж как-то он с этой кучей хлама управлялся.

Я приказал ему вернуться к близнецам, сам же подъехал к краю села, где у зарослей бузины стояла халупа Вольфи Ломидуба.

– Милостивый господин… – Бывший солдат вскочил от очага, над которым варил что-то в прокопченном котелке. – Может, желаете поесть? Чем богаты…

Я присел на выглаженный чурбак, который в сем скромном жилище заменял кресло.

– На здоровье, – сказал я. – Но я не голоден. Однако, может, ты со мной выпьешь?

Протянул ему баклагу с водкой, он же усмехнулся, склонил с благодарностью голову и глотнул, аж булькнуло. Прикрыл глаза.

– Сливовица. С костерка, – сказал он мечтательно. – Человек на одном пиве не сдюжит, господин. Никак… – Он глянул на меня вопросительно, а поскольку я кивнул с улыбкой, сделал еще один немалый глоток.

– Погляди-ка, Вольфи. – Я вытащил из кармана медное колечко. – Видел его когда-нибудь?

Он взял колечко с моей руки и поглядел на него в свете огня.

– Ага, видел, – сказал. – Ясное дело, что видел, господин. Это ж колечко Маргариты, ей отец купил на ярмарке, еще приказал такую там буковку выгравировать. Это же «М», верно, господин?

– Да. Это «М», – ответил я. – А ты уверен, что это – ее колечко?

– Да чтоб мне сдохнуть. – Он ударил себя в грудь. – Девочка будет вам чрезвычайно признательна, если вы нашли ее пропажу, это ж последняя память о родителе…

– Полагаешь, они не вернутся?

– Не-ет, – покачал он головой. – Если уж не вернулись до сей поры – так и не вернутся, смилуйся над ними Господь…

– Бедные сиротки, – вздохнул я. – Тяжела жизнь сироток, верно, Вольфи?

– Ох, тяжела, милостивый господин, – вздохнул и он. – Но мы здесь хорошие люди. Вырастим их, от кривды укроем…

– Но в селе слух ходит, будто дети изменились. – Я снова подал ему баклагу. – И что это значит? О какой перемене говорят?

Он приложил баклагу к губам и выпил все до дна, я же лишь глядел, как мерно ходит на горле кадык. Потом он глубоко вздохнул, рыгнул, закашлялся и отдал баклагу мне.

– Ох, хорошо, – пробормотал. – Хорошо. На службе мы тоже так вот сидели себе у огня и потягивали сливовицу…

Как видно, у Вольфи Ломидуба остались только добрые воспоминания о военных летах, но что же в том странного, если он вспоминал о них как о годах ленивого пьянства? Светлейший император был человеком спокойным и не слишком склонным к военным авантюрам. Чего нельзя, кстати, сказать о его наследнике, чьи планы новых военных кампаний, которые он нисколько не скрывал, пробуждали волнение среди подданных. Особенно среди тех, кому пришлось бы со славой помирать на поле битвы во имя дерзких императорских планов. Например, именно молодой император провозгласил недавно, что войну с еретиками следует вести до последнего вздоха… своих солдат. Слава Господу, нынче для подобных деяний у него не было ни сил, ни средств.

– Так что там с изменением детишек? – спросил я снова.

– Да разве ж я знаю? – Вольфи развел руками. – Ну, вроде как-то так…

– Ведут себя не как обычно? Говорят по-другому? – допытывался я.

– Ну как бы чуток… – он повертел ладонью над головой, – …не так, как нужно.