Меч ангелов

Ибо все вы – сыны света и сыны дня; мы – не сыны ночи, ни тьмы.

Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться.

1-е Фессалоникийцам (5:5–6)

Я глядел в лицо Иисусу Двуликому. В то из лиц, что было сурово и яростно, под шлемом с железной стрелкой наносника. В руке Иисус держал меч, направленный острием в сторону лавки, на которой я сидел, доспех же его сиял серебром.

Второй лик Господа нашего – страдающий и смиренный, с челом, изъязвленным Терновым Венцом, – был скрыт в глубоких тенях церковного нефа.

Сидел я, не столько погруженный в набожные размышления, сколько пытаясь найти в прохладе каменного зала спасение от царящей снаружи жары. Для смиренной молитвы мне нет надобности в церквах, а Господне имя можно славить в любом месте (я бы добавил, что и следует делать это как можно дальше от священников…).

Но церковь эта – о чудо! – была почти пустой: один лишь старик в черной рясе гасил подле алтаря свечи, что оплывали желтыми, крупными восковыми слезами.

Вскоре, однако, я услыхал стук твердых подошв по каменному полу и краем глаза приметил идущего вдоль лавок человека – в широком темном плаще с высоко поднятым воротником. И плащ сей, приняв во внимание льющийся с неба жар, был как минимум одеянием странным. Еще у пришлеца были темная, постриженная клинышком бородка с нитями седины и быстрые глаза шпиона.

Он приблизился ко мне решительным шагом.

– Это вы инквизитор? – спросил, и голос его эхом раскатился в пустой церкви.

Я выждал некоторое время, перекрестился и обратил на него взгляд.

– А если и так? – ответил вопросом на вопрос.

– Тогда у меня есть для вас работа. Я являюсь, как вы говорите, колдуном, или, иначе говоря, мастером тайного искусства, – произнес он с отчетливыми довольством и гордостью; а после сложил на груди руки, глядя на меня сверху вниз.

Мне приходилось встречать разных людей. В том числе и тех, кому казалось, что они – белые кролики, щиплющие травку в садах светлейшего императора. Поэтому я не слишком-то обеспокоился словами человека, осмелившегося прервать мою молитву.

– И что же? – спросил я его спокойно.

– Э-хрр… – Он явно оказался сбит с толку и не знал что сказать. – Вы не услышали? – обрел вновь уверенность. – Я чернокнижник! И хочу, чтобы вы как можно быстрее предали меня в руки монахов монастыря Амшилас.

Да-а, такого еще не случалось. Овечка, сурово приказывающая отвести ее в волчье логово. Поросенок, решительно требующий доставить его к мяснику. Индюк, всерьез полагающий, что он не в силах ждать до воскресенья. Разве мир не преисполнен удивительными неожиданностями?

– Обратитесь в местное отделение Инквизиториума, – посоветовал я равнодушно. – Ближайшее, коли память меня не подводит, находится в Факсхолене. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы вернуться к молитве и набожным размышлениям.

Он смотрел на меня, и во взгляде его удивление мешалось с гневом. Пальцами правой руки дернул себя за бороду.

– Вы не верите мне, да? – процедил сквозь зубы. – А если я скажу вам, что изучал темное искусство по книгам ассирийских и персидских чернокнижников? И что в руках моих был латинский список «Искусства демонологии», оригинал коего начертан кровью на человеческой коже? А если скажу вам еще, что мне известны произведения арабских магов, в том числе «Семьдесят и семь адских бездн» безумного Юсуфа аль-Ахмади, именуемого Кровопийцей-из-Медины, а еще знаменитый «Некрозис» Ангела Кафалатоса? А если добавлю еще, что мне известны руны валлийских друидов и что я изучал кору святого дуба неподалеку от Лланвайрвехана?

Человек этот не только не мог хвастаться знанием подобных книг – даже названий их не имел права слышать. Но я знал, что самые тайные секреты становятся явными, если они известны слишком многим. А об «Искусстве демонологии», трудах Юсуфа аль-Ахмади и о языческом дубе рассказывают в Академии Инквизиториума (к тому же знали о них и умелые экзорцисты).