Меч мертвых

— Один человек из дружины хольмгардского конунга принес бочонок вина, — объяснил Харальд. — Мы стали пить и очень опьянели с первого же глотка, хотя вино было некрепким. Люди не могли подняться и заснули прямо там, где сидели. Поэтому немногие отбивались, когда нужно было сражаться.

— Куделька тоже говорит, что Харальда, как и всех, опоили, — подтвердил Искра. — Ей пришлось бороться с отравой, когда стала лечить. Тогда я понял, почему Смеян дивился зверям. Он сказывал, у побоища было много следов, голодно ныне… А мертвые трачены оказались много меньше, чем он того ожидал. Зверье, оно ведь сметливое…

Крапива сказала, гордясь и радуясь, что ее наконец-то слушали и верили ее слову:

— Батюшка мой на опоенного, на неспособного никогда бы не встал! То верно, не жаловал он Твердислава, но такого между ними не было, чтобы совсем о чести забыть!

Исповедав, что знала, Крапива заметно воспрянула духом. Так всегда, когда облечешь в слова и выскажешь вслух то, что лежало давящим грузом на сердце. Слово нарушает связь между самим человеком и тем деянием или событием, которое его тяготит. Это хорошо знают воины, идущие в битву. Если есть за душой, от чего хотел бы избавиться — расскажи другу и выслушай в ответ его повесть, и оба вздохнете легко и радостно, вздевая кольчуги… Харальд взял палку и начал разбивать угли в костре.

— Злое дело случилось, — проговорил он затем. — У нас в Северных Странах, когда встретятся двое и один другого убьет, он идет на ближайший жилой двор и рассказывает, что приключилось. Ибо тот, кто боится отвечать за дела своих рук, не мужчина в сердце своем, и не место ему более среди мужей. Не очень хорошо знал я Сувора ярла, но кажется мне, не его признал твой отец, побратим. Великим воином был ярл и не стал бы трусливо прятаться по лесам, спасаясь от мести!

«Был…» — тоскливо повторила Крапива. Она до последнего отказывалась думать так о боярине. Не верила в его смерть посейчас и никогда не поверит, покуда сама не возложит на честной костер его мертвое тело. Покуда не расстегнет на нем пояс, выпуская в небеса душу, как сделала это для оставшегося в лесу Лютомира…

— Злое дело и такое, что большим немирьем кончиться может, — продолжал Харальд. — Конунг Хольмгарда готов уже драться с Хререком конунгом. Я не знаю, кто из них победит, но потом придет мой отец и сокрушит победителя, если узнает, что здесь сотворили со мной и с моими людьми. А узнает он непременно…

— Твой отец, — устало заметил Искра, — сюда уже приходил.

«И по ушам получил», — про себя добавила Крапива. Слова молодого новогородца способны были стать оскорблением (люди за меньшее бросались в смертельную схватку), но не стали. Искра произнес их безо всякого вызова, просто как пищу для размышлений себе и другим. Крапива подумала: так, как он с Харальдом, говорят лишь с человеком, которому полностью доверяют. И от которого в ответ равного доверия ждут.

— Это верно, тот раз он не нашел здесь ни добычи, ни славы, — сказал Харальд. — Но тогда Вади конунг и Хререк конунг вышли против него вместе. А теперь они врозь.

Искра медленно проговорил:

— Может случиться война, какой никогда не было.

— Оттого, небось, и Мутная не течет, — поежилась Крапива. — Сама не знает, что будет, куда весь мир повернется!..

Ей вдруг стало зябко от ощущения чего-то громадного, незримо склонившегося над лесным краем от Нево до Ильмеря. Были это тени богов? И не скорбною ли фатой покрывала Прядущая Судьбы два города и отдельно каждый маленький дом?.. А посередине горел едва заметный костер. Дети отцов, когда-то насмерть стоявших друг против друга в бою, держали общий совет, и Тень медлила, не спеша метить землю знаком погибели.

Куделька не принимала участия в разговоре. Во-первых, у нее просто не было сил. Все ушли на то, чтобы не дать этим четверым друг дружку поперебить, когда Искра стоял над Крапивой с натянутым луком, а варяг собирался истребить Харальда его же мечом. Незримые токи мироздания были ей внятны более, чем кому-либо из них; привидевшееся Крапиве было лишь слабым отзвуком того, что чувствовала она. Боги, направляющие людские дела, «насулили» четверке юнцов распорядиться участью великого княжения. Так сказала Кудельке наставница, когда собирала в дорогу с Искрой Твердятичем. Если, мол, сумеют решить да и поступить потом по решенному…

А еще Куделька исподтишка поглядывала на Страхиню, безуспешно пытаясь о нем хоть что-то понять. Ничегошеньки не получалось. Обычно она про каждого человека умела постичь, что за норов и что у него на уме. С одними у нее получалось лучше, с другими хуже но чтобы совсем ничего, как с этим Страхиней… Душа варяга была покрыта то ли врожденной скорлупой, то ли панцирем, позже надетым. И Харальда он выпустил не потому, что Куделька его к этому подтолкнула. Его она не могла бы заставить даже и нос почесать.