Меч мертвых

Круглый, плоский, остро отточенный конец его перечеркнул седоусого на ладонь выше ремня. Разбойник не успел ни вскрикнуть, ни застонать, даже дотянуться ладонями к животу. Лишь глаза округлились от ужаса да начал раскрываться рот… Меч Крапивы возвратным движением взмыл вверх. И усилием всего тела пал начавшему сгибаться разбойнику на плечо.

Остальные шарахнулись от бесформенного куска еще не умершей плоти.

— Кому еще? — оскалила зубы Крапива. Она стояла на прежнем месте, и ее меч, легко сбросивший немногие кровавые капли, задержавшиеся на стремительном лезвии, вновь покоился в ножнах. — Ну?.. Кому еще?..

— Сразу сказали: в ту сторону не пропустим, — напомнил Волдырь своим прежним товарищам. — Через топи пойдете. И на корабль мне чтобы не зарились!

Шестеро уцелевших оттекли от подергивающейся, пульсирующей кровавыми струйками бесформенной груды и поспешили назад. Никто из них ничего не сказал. Они привыкли внушать страх, а сами до сих пор и не видели, что может сделать посвященный кметь над любым таким, как они. И даже если кметь этот — девка с косой…

Луки Искры и Тойветту поворачивались им вслед, пока не сделалось ясно — совсем ушли, не вернутся.

Плот грозил разъехаться под ногами по бревнышку, но Крапиве до этого не было дела. Развалится — она оседлает любое бревно, а до корабля доберется. Она так работала шестом, что прочная жердь грозила сломаться в руках. И это не беда! Затрещит шест — ладонями станет грести…

Она несколько раз окликала отца, но человеческого голоса в ответ так и не дождалась. Лишь Волчок взлаивал то и дело, бегал вдоль борта, выглядывал из-за датских щитов то в одном месте, то в другом.

— Батюшка!.. — последний раз закричала Крапива, когда плотик с разгону ударился в смоленые корабельные доски. Она вскочила и прыгнула, но плот откачнулся, испортив прыжок. Крапива схватилась за один из щитов и повисла, вымочив ноги по бедра. С недевичьей ловкостью подтянулась и махнула на палубу через борт.

Страхиня, взобравшийся на корабль следом за ней, огляделся и только покачал головой. И ладонью закрыл глаза Милаве, переданной ему с плота:

— Мертвые здесь… Незачем тебе на них смотреть.

Куделька, привыкшая возиться с увечными и больными, была, понятно, покрепче, но и у нее лицо стало зеленое. Мертвецы уже мало напоминали живых. Беспощадное тление обезобразило красивые, сильные молодые тела — отроки с Суворовой заставы лежали раздувшиеся, потемневшие, склизкие. Жадные птицы, не дерзавшие подлетать к Твердятиному отравленному посольству, давно выклевали им смелые глаза, изодрали некогда пригожие лица…

Харальд отыскал Эгиля и подошел к нему. Старого берсерка можно было узнать только по седым волосам да еще по одежде. Все остальное имело весьма мало общего с тем Эгилем, который жил в памяти Харальда.

— Я подарю тебе этот корабль, чтобы ты мог на нем добраться в Вальхаллу, — пообещал мертвому другу сын конунга. — Помнишь, мы отправились было туда вместе, но похоже на то, что придется тебе ехать в Обитель Богов одному…

— Не спеши зарекаться, Рагнарссон, — непрошеным встрял Страхиня. Они с Волдырем уже вовсю орудовали баграми, пытаясь выдрать из-под корабля вцепившиеся коряги. — Кабы не пришлось и тебе туда вознестись, и всем нам…

Две затопленные кокоры, обе в венцах воздетых корней, непреклонной хваткой держали корабль. Эх, не надо было Суворовой дружине доводить до смерти красавицу ель, княжившую над волоком!.. Может, и не случилось бы этой ловушки, которую даже двоим очень сильным мужчинам не удавалось ни раздвинуть, ни раскачать…

— Рубить надо, — сказал Страхиня и без дальнейших разговоров полез через борт вниз, в воду. Волдырь немного подумал и поднял из сваленного на палубе оружия хороший топорик. Боевой топорик, конечно, был легковат: его делали не для рубки мокрых корней, а для того, чтобы не отсохла рука, без устали махавши в сражении. Ну да ничего, сойдет и такой…

Харальд, ижор и чернявый разбойник схватили багры и стали помогать Волдырю со Страхиней, а потом по совету молодого датчанина начали перетаскивать мертвецов поближе к корме, потому что корабль сидел носом, и нос следовало приподнять. Куделька и Милава сперва стояли обнявшись, придавленные. Но праздно леденеть от присутствия смерти было просто некогда: совершался последний труд, суливший спасение, и страшные человеческие тела скоро превратились в обычную тяжесть, которую следовало поднимать, передавать из рук в руки, укладывать… Одному Искре Твердятичу делать ничего не позволили. Велели взобраться на борт возле вант и стоять там, высматривая рысьими глазами — не спешит ли кто ищущий походникам гибели?

И только Крапива Суворовна ничего вокруг не замечала. Ее отец лежал на носу корабля, возле прочной деревянной утицы для наматывания канатов. Как распутал с нее причальное ужище, освобождая лодью, так уже и не смог больше сдвинуться с места, прилег отдохнуть, преклонил сивую голову на холодные доски…

Он узнал Крапиву, когда она над ним наклонилась.

— Дитятко, — выдохнули уста. — Доченька…