Меч мертвых

Смеяну стало чуть легче, когда он обнаружил, что был не первым из сторонних людей, наткнувшихся на страшное место. Он увидел перед собой большую березу: довольно высоко чад землей на белом стволе был чем-то черным и жирным нарисован перевернутый лебедь. Так ижора, обитавшая в здешних лесах, изображала присутствие смерти.

Возле березы Гнедко захрапел, окончательно уперся и далее не пошел. Смеян слез с него и пошел вперед пеш, держа наготове и крепко сжимая охотничье копье. Хотя понимал: зверь у побоища сытый и вряд ли на него нападет. А если прогневаются мертвые… что отбивайся копьишком, что не отбивайся… Однако с копьем было уверенней, и Смеян шел, потея.

Сначала он увидел дозорного и шарахнулся, посчитав его живым и готовым напасть, но опамятовался. И подошел, сглатывая горечь, поднявшуюся ко рту. Молодой русобородый воин стоял под крепкой сосной, приколотый к ней двумя сулицами сразу. Похоже, его убили в тот миг, когда он собирался крикнуть, поднимая тревогу, — да так, видать, и не успел… Смеян подошел, медленно переставляя отяжелевшие ноги. Мертвого еще и ограбили: сняли оружие, содрали с запрокинутой шеи хорошую гривну — порванная кожа показывала, как ее стаскивали… Ладожанин стал было раскачивать одну, потом другую сулицу: негоже ведь человеку вот так стоять после смерти, пускай уж лежит… С силой всаженные сулицы не поддавались, Смеян понял — слишком долго провозится, и ограничился тем, что прикрыл мертвому лицо его же плащом… Смерть изменяет черты, и он не мог с уверенностью сказать, как звали погибшего парня. А ведь наверняка встречал его еще в Ладоге, на улице кланялся, здоровья-жизни желал… Даже, может, бусы и бисер из первых своих удачных поделок ему продавал — пригожей девушке подарить… Завидовал, когда тот с князем Вадимом прочь из Ладоги уходил…

Постояв перед дозорным, Смеян подобрал свое копье, раздвинул густые кусты у края поляны…

Мертвецы были повсюду. Между кострищами, словно мерзлые кучи скомканного тряпья, — и прямо в кострищах, жутко обугленные… Смеян шел к ним, спотыкаясь и волоча копье по земле, забыв, для чего оно нужно. Он не был опытным воином, таким, как дружинные кмети. Но чтобы понять случившееся на поляне, не требовалось великой сноровки. Здесь не было сражения. Здесь убивали. Без чести, ударами в спину убивали застигнутых посреди веселого пира, не успевших даже обернуться навстречу убийцам…

Смеян поворачивался туда и сюда, узнавал и не узнавал уже безошибочно знакомые лица, ужасаясь и шалея от горя. Он даже не обратил внимания, что звери и жадные птицы совсем не тронули человеческой плоти, словно знали об этих мертвых что-то такое, о чем не догадывался стоявший над ними стеклу кузнец. Не о том думал Смеян, насколько он вообще способен был сейчас думать. Значит, правду-таки баял Лабута?.. Вот, значит, для чего уходила из брошенного городка Суворова дружина?.. А выходила она рубить ничего не подозревающее посольство новогородское, забирать богатые дары и на новогородском же корабле сокрываться, Волдыревым татям подобно, в черной крепи болот…

Неожиданное движение, замеченное уголком глаза, заставило Смеяна подскочить, взметывая копье. Стоя среди убитых, поневоле начнешь ждать чего-нибудь замогильного; вот и ладожанину успел привидеться сперва встающий мертвец, потом — зверь, побеспокоенный среди трапезы… Оказалось — ни то, ни другое. Просто гибкая ветка, придавленная рукой неживого, избрала именно это мгновение, чтобы выскользнуть и распрямиться.

Дождавшись, пока земля перестанет уходить из-под ног, Смеян побрел в ту сторону и остановился над телом боярина Твердислава Пенька.

Твердята был одним из немногих, кто не дал зарезать себя, словно сонную курицу. Он рубился, и рубился отчаянно. Рядом с ним виднелись в мерзлой траве большие натеки крови: здесь пали его супротивники, которых те, другие — язык не поворачивался назвать их победителями — уходя, забрали с собой. А сам Пенек… Кто говорил, будто дни деяний и ратной славы остались для него в прошлом? Той смерти, какую принял думающий боярин, любой муж хоробрствующий только позавидовать мог. Твердята вынес множество ран, прежде чем пасть. И, насколько сумел разобраться Смеян, вовсе не удар меча в конце концов свалил его наземь, а стрела, пробившая горло. Не одолели, стало быть, ни один на один, ни трое на одного. Издали достали, трусливо, стрелой!..

Смеян решил избавить Твердислава хотя бы от этого последнего унижения и наклонился над мертвым. Взор застывших глаз был потусторонним, невыносимым. Содрогнувшись, Смеян взялся за древко стрелы… и тут заметил кое-что. Рот боярина Пенька был приоткрыт, и ладожанин увидел всунутые туда сухие стебли травы. Он присмотрелся… Кто-то заставил сраженного недруга подавиться крапивой. Крапивой?..

Объяснение напрашивалось только одно…