Медвежья берлога (СИ)

— Я не хочу, чтобы ты меня таким видел, Венц, — голос демона дрогнул, будто лёд, под которым он заключил все эмоции, благополучно треснул. — Давай просто забудем об этом… — Люциан наконец поднял голову.

И Венцеслав увидел в его глазах раболепие и покорность, и страх, и панику. Демон немного дрожал, и дримхантер отдал ему свой тёплый домашний халат. Люциан по обыкновению своему сначала вдохнул запах одежды, а только потом — надел. Раух покачал головой. Подозрения насчёт того, кто бы это мог быть, постепенно из семени становились ветвистым деревом, корнями уходящими прямо в грудь. Но когда Люциан улыбнулся, укутавшись в халат, внутри дримхантеру как будто стало легче. На самом же деле нет.

— Я подозреваю, кто это, — Венцеслав сложил руки на груди, слегка приглаживая усы. — Меня волнует, как ты на него наткнулся. Насколько я помню, после того, как ты потерял работу, он больше тебе не хозяин.

— Нет, — Люциан откинул голову на спинку дивана, — но я пришёл на старое место работы, потому что отец пособил, чтобы я мог вернуться туда. Наша семья всегда была при деле и варилась в милитаристской каше. Мой отец очень долгое время посвятил службе в вооруженных силах Преисподней. И вот ситуация такова, что в его представлении я должен продолжать династию, — видимо, мысленно Люциан переживал всё пережитое заново, а потому стал подавленным и лёг на диван, прижавшись щекой к подушке. — И вот… Я пришёл.

***

Сложно представить каких усилий мне стоило ступить за порог штаба. В нём было всё по-старому. Такие же закопчённые от факелов стены, тяжёлые дубовые двери, оглушающие своим скрипом (особенно на первых этажах, где почти нет начальства), бесконечные широкие лестницы и пустые коридоры, в которых стоят лишь дневальные. Я зашёл, и в голову мне тут же ударили воспоминания, как ещё год назад я приходил сюда каждый день и разбирался с бумагами после обеда, а выступал на дежурство — до. Вот ни о чём я не беспокоился, пока в мою жизнь не пришёл Молох.

Многие годами пытались добиться его расположения, однако, если он не видел какой-то только для него зримой искры, это было бесполезно. К сожалению, я стал одним из тех, кто этой искрой обладал.

В этом здании как будто всё было пропитано им. Каждый коридор создавал впечатление, будто в его конце вот-вот появится он. Каждая открывающаяся дверь заставляла меня выжидающе застыть, чтобы убедиться, что это не Молох. Умом я понимал, что я сильный и взрослый демон, едва ли не бессмертное, могущественное существо, но у меня немели ноги, когда я предполагал, что где-то на горизонте может появиться главнокомандующий.

Волею судьбы мне нужно было зайти именно к нему, чтобы обсудить некоторые детали относительно моего восстановления. Ведь, если бы я не попытался, всё бы организовал отец, и, если бы это значило продать меня, он бы сделал это, задумавшись ровно настолько времени, насколько нужно растворимому кофе для заварки.

Молох сидел за столом и без особого энтузиазма листал толстую папку, в которой требовались его личные подписи. Мощный дубовый стол, поражающий основательностью и массивностью, казалось, мог бы выдержать не только вес всей военной бюрократии, но и самого Молоха в количестве нескольких. Личный кабинет не изменился. Мягкий диван, выходящий из общей обстановки, с парой небольших подушек, тут же напомнил, как Молох вальяжно туда садился, привлекал к себе демона и потом требовательно опускал его голову к паху.

Я закрыл за собой дверь, стараясь быть как можно более бесшумным и незаметным. Но уже чувствовалось, как Молох победно ухмыляется, пусть даже он ещё не поднял голову. Некоторое время я стоял перед ним на ковре и пытался унять чувство, заставляющее бежать без оглядки. Не зная, чем занять руки, я просто стискивал пальцами ткань кармана. Начать первым я не решился, поскольку был уверен, что голос выдаст моё волнение.

— Какая удача, — Молох одной фразой охарактеризовал сложившуюся ситуацию, правда, Люциан добавил бы туда пару кусочков сарказма. — Можешь не говорить. Я знаю, зачем ты здесь. Отец очень переживает за тебя. Присаживайся, Люциан.

Как жаль, что потолок всё никак не хотел обвалиться, а пол — провалиться. Или стены — вдруг неожиданно сдвинуться в порыве диких объятий. Люциан старался быть спокойным, однако едва не споткнулся на ровном месте, пока шёл до стула. Молох без отрыва смотрел на бывшего генерала с удовлетворением паука, обнаружившего в сетях беспомощную жертву. Люциан понимал, что ни о каком эмоциональном участии в его жизни не идёт и речи. Взгляд Молоха говорил о чём угодно, кроме сочувствия. Очевидно, что проявление соболезнования — один из его ярких недостатков.

— Ничего не скажешь? — Молох откинулся в кресле, пожирая бывшего генерала золотистыми глазами. — И без объятий после долгой разлуки? — наигранный укор плохо сочетался с голосом, полным довольства от превосходства.

Люциан покачал головой, собираясь с силами. Откашлялся, прежде чем сказать, чтоб наверняка.