Медвежья берлога (СИ)

Сейчас мне захотелось сделать точно так же. Я протянул руку к его щеке, и почувствовал, как Люциан дёрнулся от мертвенного холода, а потом замер. Ладонь моя стала влажной. Сухие уголки моих губ дрогнули.

— Вацек… — промокший до нитки под мелким дождём, на коленях, грязный, жалкий, он сидел здесь по, видимо, только одной причине.

Раньше я бы не поверил в то, что он на это способен. Хвастливый, наглый, легкомысленный, развратный, самоуверенный, обаятельный, Люциан вряд ли бы предстал передо мной таким даже в моём воображении или во сне. Как он играет на публику, как он постоянно преподносит себя, сопровождая яркую речь странным юморком, — всё это лишь укрепляет сомнения в искренности действий и слов. Но его голос так дрожал, что я поверил.

Опустившись перед ним на колени, я заглянул в блестевшие глаза, глядевшие на меня с нежностью. Люциан дрожал: я почувствовал это по его нервным ладоням, которыми он накрыл мои щёки. Дрожь не была ему, щетинистому и длинноволосому, крепкому парню, к лицу, однако я не возражал. Сейчас многое стало ничтожным. Сердце в моей груди набирало обороты. Пламя жизни начинало распалять мои конечности, как рюмка текилы.

— Я знал… Что ты жив, — слабо улыбнулся Люциан. Его трясло от холода, но я ничем не мог помочь ему, кроме как обнять.

Но ему, похоже, было и этого достаточно. Прижавшись к моей груди, паренёк некоторое время держался особняком, но стал покладистее, когда я начал гладить его по волосам.

— Вот, значит, как. Ты и из-под земли меня достал, — хмыкнул я, грудью чувствуя его смущённый смешок. — Боишься?

Жизни во мне было больше, чем до того рокового момента. Люциан закивал, но в противовес этому крепко меня обнял. Каким горячим он казался. Будто на миг на меня пахнуло из печки.

— Сколько ты здесь, малыш? — слова давались нелегко, приходилось со звоном кашлять, чтобы говорить.

— С того момента, как ты… уснул, — последнее далось Люциану нелегко, он запнулся и сглотнул.

Кажется, я помню проведённую здесь весну. Раннее утро, поющие пташки, осевший туман и солёная роса на траве, что проросла на моей могиле. Потому что один бродяга, оставивший за собой одинокую колею, любил сюда приезжать и класть свежие, едва распустившиеся, молоденькие цветы возле надгробия. На моих губах до сих пор проступал солоноватый вкус, как будто его слёзы могли дойти до самой глубины. Я отвёл Люциана под дерево, мало-помалу тоже начиная замерзать. Не хватало только одного.

— Воды… нет? — заговорил я, и потом тут же низверг из глотки ком земли. Люциан поморщился и молча протянул мне фляжку, извлечённую из-под кожаной куртки. Огненная вода побежала по моим жилам, и я ощутил себя героем, которому вернули божественную силу. Сражать было некого, кроме ужасной погоды, — согревшись, я снова начал обнимать Люциана, с почти наркотическим упоением припадавшего ко мне. Видимо, в его представлении это было желанное безумие, которое единственное смогло бы приблизить его к вожделенному.

Раз за разом я целовал его сухие, израненные губы, легко и часто, заключив лицо в ладони и не позволяя выбраться. Ведь не было гарантий, что это не приятный мертвецкий морок, позволяющий умершим оставаться в своём неживом царстве, чтобы не беспокоить живых.

========== Дримхантер. ==========

Однажды Люциан пришёл домой с подбитым глазом. Синяк был тёмный, по краям розово-фиолетовый, с жёлтыми крапинами. Несмотря на красоту цветов, мужчина старался прикрыть лицо капюшоном.

Но Венцеслав знал, что самовлюблённому демону вроде Люциана такое не свойственно. Демон скорее бы монашеский обет принял, нежели когда-нибудь стал прикрывать своё лицо. Именно поэтому, увидев молодого мужчину в дверях, Венцеслав ничего не стал говорить. Он с мертвенным спокойствием, служившим покрывалом для нарастающего рокочущего гнева, подошёл к Люциану и нетерпеливо снял с головы капюшон.

Демон смотрел на дримхантера виновато, стараясь не встречаться взглядом. Венцеслав грубо взял Люциана за подбородок и начал водить лицом из стороны в сторону, выйдя с мужчиной на свет, и стал рассматривать фингал в деталях. Демон поморщился, когда Раух подошёл слишком близко, и слегка согнулся, что тоже показалось дримхантеру подозрительным. Варясь в собственных мыслях, Венцеслав закатал рукава и быстрым движением избавил Люциана от верхней одежды.

«Постоянная правота хороша, однако не в моём случае», — с тяжёлым вздохом подумал Раух, рассматривая синяки и на теле тоже.

Тишину Люциан не прерывал, вероятно, ожидая отделаться чем-то лёгким. Он стоял неподвижно и под конец процедуры стал покорным. Это точно выбило Рауха из колеи. Он закрыл глаза и попытался подумать о приятном, чтобы не раскатать демона по стене прямо сейчас.

— Кто?

Люциан замешкался и потянулся за толстовкой, чтобы прикрыться, но Венцеслав резким движением руки толкнул мужчину на диван и встал напротив, преградив путь.

— Сколько раз я должен задать этот вопрос, чтобы ты понял?

Моргенштерн сложил руки на груди и отвернулся, не поднимая глаз.