Механический бог

– Серьезность ошибочно воспринимается как нечто законченное и понятное, словно и говорить тут больше не о чем. А между тем, серьезность разоблачается наравне со всеми причудами восприятия. Мы боимся быть несерьезными и ненормальными, потому что вся наша сверхнормальная серьезность является основной опорой нашего маленького эго. Это – не государство у нас такое серьезное, не социум и не работа. Это – проекции главных опор маленького «я». Наше «я» не просто использует эти переживания, наше «я» – и есть сами эти переживания! – Рафаил потряс кочергой в воздухе, и с нее слетело несколько быстро гаснущих искр.

«Вот также и «я», – подумал я, – всего лишь искорка, отлетевшая от огня вечности. Несколько десятков лет – просто миг. Жизнь во мне догорит, и я растворюсь в пространстве».

Рафаил безмятежно улыбнулся своему жесту – было совершенно очевидно, что сам он никакой серьезности теме нашего разговора не придает, хоть и поощряет мое серьезное к ней отношение.

– Серьезность и нормальность – это энергетика фундаментальных слоев эго, – продолжил он. – Поверить в серьезность нормальной реальности – означает укрепиться на опорах ограниченного эго. Вальтер работал в самом пекле – в чиновничьем аппарате госструктур, где зиждется самая сердцевина мирской иллюзии. Ты только подумай! Ведь некоторые чиновники всерьез не понимают, что являются людьми, и рассматривают себя как некий промышленно-политический конгломерат с различными социально-культурными наслоениями. Некоторые люди всерьез не понимают, что воспринимают безусловную жизнь своей субъективной психикой. Вот как ты сам считаешь, – спросил меня Рафаил, – чем является государственная политика на фоне безусловной реальности?

Я немного напрягся, решив, что этот его вопрос – важный и серьезный. «Возможно, – подумал я, – так Рафаил проверяет меня на пригодность к дальнейшему общению». Ничего достойного на ум не пришло, и я решил повторить его слова:

– Политика на фоне безусловности – это основные опоры эго.

– Правильно. Ведь это – все тот же психический коктейль. Просто на его дне застыл осадок густой обстоятельности, в котором плавает «само собой разумеющееся», то самое, которое мы всегда принимаем за чистую монету, чем бы оно ни было. Это – и есть наша бетонная раковая «нормальность», которую мы проецируем на безусловную жизнь, называя ее политической, официальной, в рабочем порядке, ну… и так далее.

– А можно это как-то опытным путем почувствовать? – спросил я.

– Конечно. Созерцай свое «я»! Всего-то и делов… – сказал он так, будто речь шла о какой-то очевидной чепухе. – Тогда увидишь, где и как зарождается серьезность жизни. Это – образ управляющего в твоем уме, которому мерещится, что он делает выбор и контролирует происходящее. Наблюдать за этими пластами психики – самое серьезное занятие. Когда получается, то происходит чудо – только что ты был поглощен непрерывными выборами, и вдруг выбрал взглянуть на выбирающего – на источник всех своих сомнений и напряжений.

– Ничего себе… Прям внутренний теракт какой-то! – сказал я сердито.

– Верно, – согласился Рафаил, – это самый страшный теракт против истинного лжеправителя. Обычно он прикрывается строгостью родителей, учителями, новостной лентой в ящике, начальством, законами, правительством, кем угодно… Мало ли проекций в уме? Только бы не быть пойманным и разоблаченным ясным взором созерцательного взгляда.

Я задумался. Я чувствовал, что Рафаил раскрыл мне нечто важное, возможно – одну из созерцательных техник наставников. «Получается, когда Вальтер пришел на работу без штанов, он тем самым сделал выпад против своих серьезных проекций – против опор, на которых держится его эго, думал я».

Несколько минут мы вместе с Рафаилом смотрели на огонь в камине. Его чарующее пылание приковывало взгляд. Спонтанность огненного танца почему-то снова напомнила мне мое собственное «я», мое вечно-кривляющееся эго, проецирующее в уме ленту бесчисленных узоров. Все мои мысли – такие разные и такие схожие – как всполохи огня. А в огне этом сгорает моя жизнь, моя исинная суть. Сгорать так страшно и мучительно, что я предпочитаю не замечать себя, а вижу только искры, отделяющиеся от моей сути – крошечные зеркала, которые растворяются в пространстве бытия столь быстро, что увидеть в них собственное отражение, получается лишь на ничтожно краткий миг. И порой этого мига бывает достаточно, чтобы подивиться происходящему, а в иные моменты – изумиться до глубины души. Но чаще всего сознание в этом непрерывном огненном калейдоскопе дремлет, потому что замечать истину – занятие не из легких. Это я уже понял.

– У тебя были более важные вопросы, – Рафаил нарушил наше молчание, и я во всех подробностях поведал ему о своем видении безбрежной пустыни. Он молча слушал, а когда я закончил рассказ, произнес:

– Связь с бессознательным.

Я сделал вопросительный взгляд.