Мельбурн – Москва

– Алеша, опусти ребенка на пол, он тебе пиджак разорвет. Привет, Ляля. Привет, Саня.

Целоваться с нами Лялька не стала, но, протянув одну руку мне, другую Маше, радостно щебетала:

– Сто лет не виделись, я так рада! Я нарочно просила Саню позвать вас пораньше, нам в ресторан к семи часам. Ой, Игорек какой огромный стал! Игорек, узнаешь свою подружку Риту? А это Жаклин, познакомьтесь. Жаклин, это наши самые близкие друзья – Маша и Алексей.

Маленькую Риту держала за руку темноволосая девушка с темно-синими глазами. Улыбнувшись, она по очереди пожала нам руки – сначала Маше, потом мне, сказав на ломаном русском:

– Здравьсте, очшень рада.

Освобожденный от моей опеки Игорек подбежал к большому разноцветному мячу и бросил его Рите. Та засмеялась, но игру не поддержала, и Игорек погнал мячик в другой конец зала. Лицо Маши выразило испуг – как бы чего не разбил, – и она уже собиралась бежать за ним, но Лялька замахала руками:

– Маша, успокойся, пусть бегает. Садитесь, что же вы все стоите? Поболтаем. Кому чай, кому кофе? Ганна, пожалуйста, подай и скажи Асе, чтобы отвела детей в детскую, где она бегает? Жаклин, садитесь с нами.

– Благодарью вас, я тут на работ.

– Ой, какая ерунда, садитесь! Жаклин студентка, приехала в Москву на стажировку, и я уговорила ее немного поработать с Риточкой. Вы не представляете, ребенок уже начал говорить французские слова. И даже я уже могу по-французски. Жаклин, ма шер, жё ву при, посидите с нами.

– Спасьибо.

За стол с нами молодая француженка так и не села, а вместе с прибежавшей Асей увела детей. Ляля с досадой посмотрела ей вслед.

– Ну, дуреха, никогда с нами не сядет! Я ведь ей такие деньги плачу, что она в Париж вернется – дом себе купит. Только это между нами, конечно, им здесь работать не разрешают. Так она приходит и уходит секунда в секунду, пока здесь ни минуты не отдыхает – боится, наверное, что я с нее вычту. У иностранцев ведь как – устроил перекур, тебе хозяин ни слова не скажет, просто вычтет из зарплаты.

Саня пожал плечами.

– На тебя не угодишь, точно приходить – плохо, Ирина опаздывала – тоже плохо.

– Ой, не говори мне об Ирине!

Она капризно сморщила нос, но в это время, прервав разговор, Ганна ввезла поднос. Перед нами с Машей поставила чашечки с пенящимся белой пенкой кофе, перед Саней стакан чая, перед Лялькой – бокал с минеральной водой. Маша вытащила из вазочки с кешью орешек и сунула его в рот.

– А где сейчас Ирина, ты ее все-таки уволила? – спросила она.

Сжимая в ладонях бокал, Лялька пожаловалась:

– Нет, ты представить себе не можешь, какая это была нахалка! В прошлом году в августе вдруг заявила мне, что будет работать не с двенадцати до семи, а с двух до девяти. Ладно, я соглашаюсь, хотя Ритка в половине девятого уже спать ложится, то есть фактически полчаса у нее работы никакой и нет – посидеть с ребенком, пока заснет, это же не английским заниматься. И вдруг в декабре я случайно узнаю, что она еще в школе работать устроилась – Лужков учителям английского зарплату в два раза увеличил, и эта Ирина решила, что она и нашим, и вашим послужит. Поэтому я ее в январе совершенно с чистой совестью уволила. И она, сучка, еще угрожать мне начала – вы, мол, еще пожалеете.

– Да, – припомнила Маша, – мне девчонки из моей школы звонили, говорят, учителя иностранного в Москве сейчас бешеные деньги получают.

– Вот видишь, какая она ловкая! А я вранья не терплю, притворяется, несчастной, а сама лопатой деньги гребет. Ей, видите ли, ребенку на операцию нужно копить.

– Разве у Ирины есть семья? – удивился я. – В университете, когда я учился, говорили, что она не замужем.

Лялька сделала большой глоток и поморщилась:

– Ой, газ не вышел, в нос ударило!

– Да погоди ты, пока выветрится, не спеши, – встревожился Саня, – или, может, тебе соку?

– Ага, – она крикнула в лежащий перед ней селектор: – Ганна, фруктового соку! – и продолжила разговор об Ирине: – Нет, она мать-одиночка. Девочка у нее уже большая, почти четырнадцать.

– А что за операция? – спросила Маша.

– Да ерунда, если бы сердце там или еще что, а то косметическую операцию – у девочки заячья губа.

– Ну, ты тут тоже особо не скажи, – благодушно вступился Саня, – для девчонки это важно, ей замуж выходить.

– Обойдется!

Маша приподняла ресницы и тут же их опустила. Я успел перехватить ее метнувшийся в сторону Ляльки взгляд и впервые в жизни увидел в глазах моей жены ненависть.

– А если бы с твоим ребенком так было? – очень тихо спросила она.

Этот ровным голосом заданный вопрос вывел Ляльку из равновесия.

– С моим ребенком так никогда не будет! – запальчиво сказала она, оттолкнув принесенный Ганной сок, – никогда! Потому что у моих детей отец такой, что их всем обеспечит!

На щеках ее выступили два алых пятна, а подбородок неожиданно задрожал.

– Что ж, значит, тебя можно поздравить, – прежним тоном заметила Маша, и из всех нас, сидящих за столом, лишь Саня не уловил в голосе моей жены легкой иронии.