Мемуары Дьявола

— Так я не ошибся, милостивый государь, и все эти намеки в вашем последнем письме…

— Вы их прекрасно поняли, эти намеки, как я вижу; а раз вы оставили свой экипаж на почтовой станции, значит, рассчитывали улизнуть от меня.

— Э! Кто может помешать мне уехать?

— Я.

— Вы с ума сошли.

— Еще не совсем. Слушайте внимательно, господин де Воклуа. Час назад вы передали мне адресованное палате пэров письмо с отказом от титула; оно сейчас находится у курьера, который готов отправиться в любую минуту, ясли пожелаете, он уедет. Завтра утром он будет в Париже, к полудню вы уже не будете являться пэром Франции и, значит, лишитесь всех своих привилегий; поэтому послезавтра коммерческий суд вынесет постановление о вашем заключении в долговую тюрьму. Это постановление будет подлежать немедленному исполнению — с помощью денег в наше время можно многого добиться, и, где бы вы ни были, в каком бы городе ни остановились, на какой бы станции ни меняли лошадей, вас ждет арест, и демонстрировать свою верность Его Величеству королю Карлу Десятому вы сможете сколько угодно, но в Сент-Пелажи.

— Какая гнусность! — в отчаянии закричала я.

— Ох, избавьте нас от этих реплик, сударыня; ваш батюшка прекрасно поймет меня и без них.

Действительно, тот первый гнев, который легко читался на лице отца, мгновенно уступил место полному спокойствию.

— В самом деле, мне все понятно, господин де Карен, — промолвил он, — вы правы, пусть будет по-вашему. Верните мне письмо, я не буду его отправлять.

Я не успела даже удивиться такой уступчивости, как Гийом захохотал:

— Неплохо придумано, господин де Воклуа! Если ваша отставка не будет отправлена, то вы, оставаясь пэром и на свободе, преспокойненько едете в Париж, потом в Гавр и, уже будучи в безопасности на борту английского корабля, отошлете заявление об отставке. Нет, господин де Воклуа, нет. Я не такой дурак.

— Тогда что же вы от меня хотите?

— Я предлагаю вот что, — продолжал Гийом. — Через час курьер уедет в Париж; он повезет письмо либо с вашей отставкой со всеми вытекающими отсюда последствиями, либо с присягой на верность новому правительству, и тогда…

— Это низость, я на это не пойду.

— Вот что, господин де Воклуа, не нужно придавать словам значения, которого они не имеют. Представьте себе, что присяга королю — это подписанный вами вексель. Уж вам ли не знать, как можно забыть о его своевременной оплате…

— Но вы тоже хорошо знаете, что бывает с теми, кто не платит в срок.

— Да. С ними заключают новую сделку, если в том есть необходимость, и именно сделку я собираюсь вам предложить. Присягните — и я добьюсь, что все ваши кредиторы, все, до единого, выдадут вам расписку.

— Нет, — отрезал отец, — нет. Пусть курьер увозит мою отставку.

— Вы приняли во внимание, что приносите в жертву и пенсию, которая положена вам как пэру Франции?

— Да.

— Вы понимаете, что это ваша последняя надежда?

— Да.

— И знаете, что выбираете Сент-Пелажи?

— Да.

— Сударь! — закричала я. — Вы не посмеете!

Гийом устремил на меня взгляд, который заставил меня содрогнуться, а отец продолжил:

— Посмеет, Луиза, еще как посмеет. Ты плохо его знаешь. Я-то нисколько не сомневаюсь, и уже давно, что он способен на все.

— Он не сомневался в моих способностях и до нашей свадьбы, — хохотнул Гийом. — Так что вы, милочка, можете еще раз поблагодарить папеньку — быстро он вас окрутил!

Я смотрела в пол, чтобы не видеть этих двух мужчин, из которых один был моим отцом, а другой — мужем. Тем не менее беда, нависшая над одним, и преступление, которое задумал другой, заставили меня взять себя в руки, и я осмелилась еще раз подать голос.

— Ради Бога… — взмолилась я. — Дайте друг другу один день на размышления, и тогда, немного успокоившись…

— Необходимо немедленно принять решение, — оборвал меня Гийом. — Завтра будет поздно.

— Что ж! — поднялся с места отец. — Пусть курьер едет.

Услышав эти слова, Гийом отшвырнул стул с бешенством, ясно говорившим, как мало он ожидал подобного исхода.

— Да, — продолжил отец; ярость моего мужа только укрепила его в своем решении. — Я закончу свою карьеру честного и преданного делу человека последним актом верности и чести.

— Чести? — исступленно заорал Гийом. — О какой чести может говорить человек, понимающий порядочность как пошлую игру в «у кого бы побольше занять», который выставил на продажу собственную дочь и…

— Отправляйте вашего курьера, сударь, — перебил его отец. — Я предпочитаю суму и тюрьму присяге этой отвратительной новой власти. Да, — продолжал он возбужденно, — мой долг верности королю свят и неприкосновенен, я считаю его куда выше остальных и потому — да простится мне моя бедность и то, что не всегда я с честью боролся с нею. И в этот час, когда появилась возможность принести долг в жертву состоянию, всю жизнь от меня ускользавшему, я ею не воспользуюсь. Да, остаток своих дней я проведу в нищете, да, умру в тюрьме, но титул пэра, объект ваших вожделений, вам не достанется, и такой ценой я искуплю свою вину за то, что чуть было не сделал вас своим преемником.