Мемуары непрожитой жизни

Зачастую наши с мамой выходные дни портили «дежурства», то есть когда мама выходила на работу в субботу или воскресенье. Мне было интересно, что же она там делает, и один раз мама взяла меня с собой на работу.

Работала мама рядом с домом. Через пятнадцать минут ходьбы пешком мы остановились у здания с вывеской «Ленинград – Витебское отделение Октябрьской железной дороги» совсем рядом с Витебским вокзалом. Дальше прошли по длинному, светлому и совсем не такому, как у нас в коммуналке, коридору, и мама своим ключом открыла дверь с надписью «Пассажирский отдел». Целый день мы сидели в этом кабинете и ничего не делали: мама стучала на печатной машинке, а я читала про Муми-троллей. Наконец, не выдержав, я сказала:

– Мам, пошли домой. Нам нечего здесь делать, и я есть хочу.

Мама показала мне на телефонный аппарат, стоявший на столе:

– Видишь этот телефон? Если он не зазвонит еще два часа, мы с тобой пойдем домой, а пока я принесу тебе с вокзала пирожок. Сиди смирно. Телефонную трубку без меня не брать.

Мама отправилась за пирожком, а я забралась на стол и попыталась дотянуться до люстры. И в это время телефон начал звонить таким громким, противным и тревожным звоном, что я незамедлительно схватила трубку. Грубый мужской голос крикнул издалека: «Дежурный! Поезд № XX Брест – Ленинград опаздывает на полтора часа, и мы уже не можем нагнаться!». И повесил трубку. Когда появилась мама, я растерянно пролепетала ей: «Брест опаздывает. Не догнаться». Мама бросила мне на ходу пирожок и убежала «на диспетчерские круги». Через некоторое время она вернулась, а с ней – несколько человек с баулами и чемоданами. Они трясли билетами и кричали на маму не по-русски, потом сели что-то писать, а мама заказывала им такси по телефону… Когда все, наконец, ушли, я подумала, что Штирлицем быть гораздо лучше, чем железнодорожником. Как-то спокойнее.

Мир приключений

Помню, что уже в раннем возрасте я очень много читала. К девяти годам было практически полностью покончено с имеющейся в доме и школьной библиотеке детской литературой, начиная от сборника рассказов «Ильич в детстве» и заканчивая Карлсоном и Маугли.

Между тем, у бабки Нины в комнате имелись заполненные доверху книжные полки, которые до сих пор были для меня недоступны. Бабка Нина выкупала книги по абонементам за сданную макулатуру. Был такой анахронизм: сдаешь макулатуру и получаешь право выкупить редкие, хорошие издания и даже целые собрания сочинений. В бабки Нининой комнате я бывала редко, потому что она курила, запершись у себя, а факт своего курения от всех скрывала, хотя это был «секрет Полишинеля». В те редкие дни, когда я заходила под разными предлогами, чтобы посмотреть на ее книги, я присмотрела себе несколько изданий, которые меня заинтересовали. В первую очередь это была толстая потрепанная книга «Зверобой» Джеймса Фенимора Купера. Бабка Нина заметила все мои маневры, и когда я однажды заглядывалась на книжные полки, достала «Зверобоя» и со словами «Не мять, не рвать, не бросать, в школу не носить» отдала его мне.

С первых же страниц этой книги мне открылась новая литература, полностью свободная от правильных и мудрых поступков Владимира Ильича Ленина. Мир приключений захватил меня так, как это бывает только в детстве. От открытия новых миров я испытывала восторг, который уже давно позабыла, читая современную литературу.

К удивлению бабки Нины, «Зверобоя» я одолела за две недели. Она даже не поверила, когда я с сожалением вернула ей книгу. Для полной честности я должна сообщить, что в девять лет пропускала многочисленные описания природы Северной Америки, которые в большом количестве содержались в тексте. Продолжения серии Джеймса Фенимора Купера у бабки Нины не было, потому что это были редкие в то время книги. «Последний из могикан» я прочла уже в четырнадцать лет, обливаясь по ночам горючими слезами над горькой судьбой влюбленных Ункаса и Коры.

Но дело пошло. Я методично снимала с бабки Нининых полок книгу за книгой. За «Зверобоем» последовали книги Жюля Верна, Герберта Уэллса, Александра Дюма и многих других авторов.

Я записалась в пять разных детских библиотек, но безрезультатно, так как, помимо русской классики и книг, сюжеты которых прославляли советскую идеологию, там взять было нечего. Русскую классику я вообще смогла оценить только совсем недавно, когда мне перевалило за тридцать (я с большим интересом прочла, например, «Войну и мир», хотя желание читать это произведение было начисто отбито школьной программой).

Чем больше я читала, тем больше мне хотелось писать самой. Я пыталась писать на отвлеченные темы, вроде тяжелой жизни американских индейцев, и детские сказки, главными героями которых были кошки и собаки, но все чаще возвращалась к теме волшебного Лабиринта и воинов-драконов. На эту тему думалось гораздо быстрее, вот только записывалось как-то труднее. У меня появилась очередная тайна: я завела себе тетрадь, в которой рисовала Лабиринт и его жителей. Теперь я мечтала стать писателем, а Штирлиц был забыт.

7 сентября 2010 года