Мэри Вентура и «Девятое королевство»

Когда Алиса находилась рядом с отцом, чувство страха покидало ее, и вода, черная и глубокая, начинала казаться спокойной и дружелюбной и, подчиняясь мастерству ритмичных движений отца, легко удерживала их на волнах. А солнце тепло и приветливо согревало ее покрытую гусиной кожей спину. Алиса обычно не обгорала на солнце докрасна, как Уоррен, а покрывалась ровным коричневым загаром цвета тоста с корицей.

После плавания они с отцом носились по берегу, чтобы поскорее обсохнуть, и когда Алиса бежала за отцом по ровному, плотному песку у края воды, она старалась приноровиться к стремительному темпу его легких шагов. Чувствуя, как силы у нее прибывают и растет уверенность в собственном теле, Алиса надеялась, что настанет день, когда она сама сможет покорять волны, и солнце всегда будет к ней благосклонно, щедро делясь с ней своим уникальным теплом.

Отец Алисы ничего не боялся. Сила – это хорошо, потому что это сила, и, когда наступал период летних гроз с разрядами огненных молний и разрывающим уши грохотом грома, словно дом за домом рушился город, отец покатывался со смеху при виде Уоррена с белым от ужаса лицом, прячущегося в кладовке и затыкающего уши пальцами. А в это время Алиса распевала с отцом песню грома: «Тор в ярости! Тор в ярости! Бум, бум, бум! Бум, бум, бум! А нам наплевать. А нам наплевать. Бум, бум, бум!» В сравнении со звучным баритоном отца удары грома казались безобидными, как рык прирученного льва.

Сидя в кабинете на коленях отца и глядя на волны в конце улицы, с шумом разбивающиеся о дамбу и взрывающиеся клочьями пены, струями и брызгами, Алиса научилась посмеиваться над разрушительным величием стихий. Набухшие лилово-черные облака разрываются слепящими огненными вспышками, удары грома сотрясают дом до основания. Но когда тебя обнимают сильные руки отца и ты слышишь ровные удары его сердца, ты веришь, что он причастен к этому чудесному всплеску ярости за окном, так что можно без всякой опаски наблюдать за светопреставлением.

Когда наступало соответствующее время года, отец выводил Алису в сад и показывал, как ловит шмелей. Такого не мог сделать ни один другой отец. Он ловил определенного шмеля, распознавая его по форме, и, зажав в кулаке, подносил к ее уху. Алисе нравилось слушать сердитое приглушенное жужжание шмеля, он сидел, как узник в темнице отцовой руки, но не жалил, не осмеливался жалить. Затем отец со смехом раскрывал ладонь, и шмель, освободившись, взмывал ввысь и улетал.

Но в то лето отец не звал Алису ловить шмелей. Он лежал в доме на диване, а мама приносила ему подносы с апельсиновым соком в высоких стаканах, виноград и сливы. Отец пил много воды, ему постоянно хотелось пить. По его просьбе Алиса часто ходила на кухню, брала кувшин с водой, в котором лежали кубики льда, наливала в стакан и приносила его, запотевший, отцу.

Это продолжалось долго, и отец почти ни с кем, кто его навещал, не разговаривал. Вечером, когда Алиса уже лежала в постели, она слышала, как мама переговаривается с отцом в соседней комнате: мамин голос звучал мягко и тихо, потом отец начинал сердиться и повышать голос – иногда даже до крика, это будило Уоррена, и он начинал плакать.

Однажды после подобной ночи к отцу пришел доктор. Он принес в черном портфеле серебряные инструменты, и после его ухода отец перестал вставать с кровати. Так велел доктор. Теперь наверху уже не разговаривали, а шептались, а жалюзи в комнате отца постоянно держали опущенными: доктор считал, что яркий солнечный свет вреден для его глаз.

Теперь Алиса редко видела отца: большую часть дня дверь в его комнату была закрыта. Однажды, когда она сидела на стуле у его кровати, рассказывая, что семена фиалок уже созрели в саду и можно собирать и сушить коробочки, пришел доктор. Алиса слышала, как открыли переднюю дверь и мама пригласила доктора войти. Некоторое время они стояли внизу в холле, их голоса звучали тихо, серьезно и неразборчиво.

Потом доктор поднялся с матерью наверх, с ним, как обычно, был черный портфель, и он глупо и неестественно улыбался. Войдя в комнату, доктор игриво потянул Алису за косичку, но она отдернула голову и надула губы. Отец подмигнул ей, а мама покачала головой.

– Будь умницей, Алиса, – попросила она. – Доктор пришел помочь папе.

Это было неправдой. Отцу не требовалась ничья помощь. Доктор заставлял его оставаться в кровати, лишил солнца – все это делало отца несчастным. Отец мог бы выгнать толстого глупого доктора из дома, если б захотел. Захлопнуть за ним дверь и запретить приходить. Но вместо этого отец позволил доктору извлечь из черного портфеля большой серебряный шприц, протереть тампоном кожу на руке и всадить туда иглу.

– Не смотри, – тихо сказала мама.

Но Алиса не отвела взгляд. Отец даже не поморщился. После укола он уверенно поднял на дочь голубые глаза, как бы говоря, что ему нет дела до этих манипуляций – он просто потакает матери и толстому глупому доктору, двум безвредным заговорщикам. Глаза Алисы наполнились слезами гордости за него, но она сдержалась и не заплакала. Отец не выносил вида слез.