Мертвые хватают живых

— Пусть об этом думает местная полиция, а мне окончательно надоели прелести нашего отеля ужасов! — неожиданно взорвалась Татьяна. — Ничего себе, съездила отдохнуть на море?! Пора…

В дверь снова постучали и, не дожидаясь разрешения, в номере появился подполковник Шошкич.

— Не помешал? — спросил он, кривовато улыбнувшись.

— Напротив, мы вас заждались! — улыбнулся Клаутов.

Полицейский пристально посмотрел на журналиста, пытаясь найти в его словах скрытый смысл или сарказм. Не найдя ни того, ни другого, он покачал головой:

— Только не рассказывайте, что рады меня видеть!

— Но это действительно так! Вот, моя подруга уже запросилась в Москву, а я, наконец, готов помочь вам в распутывании этого дела.

— Так ли? — не смог скрыть своего удивления "подпуковник".

— Садитесь и послушайте, — предложил Петр.

— С удовольствием, а то у меня от этой череды убийств голова пошла кругом! — согласился Душан, и к величайшему сожалению Милицы распорядился: — Всех посторонних прошу покинуть помещение! К вам, — он предупредительно наклонил голову в сторону Борисовой, — это не относится.

Татьяна ответила полицейскому величавым кивком и, ничего не понимая, приготовилась слушать. Пока "все посторонние" в лице мадам Месич нехотя "покидали помещение", Петр пытался сосредоточиться. Наконец, это ему удалось.

— Дорогой Душан! Позволь мне начать свой рассказ с конца, так будет удобнее, и на объяснения потратится в итоге меньше времени.

— Ничего, я не тороплюсь, — буркнул Шошкич и добавил: — впрочем, это не допрос, а твое добровольное признание, так что поступай, как знаешь…

Татьяна сделал протестующий жест, а Клаутов не удержался от киношного жеста, погрозил полицейскому пальцем:

— Так не пойдет, друг подпуковник! То, что я собираюсь сказать, называется всего лишь "заявлением", хотя правильнее было бы назвать это "гуманитарной помощью" газеты "Независимое обозрение" белградской криминальной полиции. Которая, к слову сказать, столкнувшись с интересующей нас серией смертей, до сих пор беспомощно барахтается, не в силах родить ни одной гипотезы, кроме мифической руки Москвы в моем лице.

Клаутов говорил намеренно жестко, поскольку его взбесила туповатая уверенность Шошкича в том, что он, журналист независимого демократического издания, выполняет роль международного убийцы по заданию организации, распущенной задолго до их с подполковником рождения.

— Ну и…? — было видно, что Душан еле сдерживается.

— И я собираюсь доказать, — демонстрируя миролюбие, Петр заговорил подчеркнуто тихо, что вы (а до нынешнего дня и я вместе с вами) совершали ошибку, когда искали одного человека, который убил и Симича, и Качавенду, а теперь еще и Йованку Качавенду. Кстати, смерть женщины — судя по всему, явное самоубийство, если только… на ней следов прижизненных ударов не обнаружено?

Шошкич отрицательно покачал головой.

— Значит, самоубийство! — уверенно заключил Петр. — Мы с Татьяной в это время были под надзором ваших агентов, четверо других подозреваемых обедали в ресторане и убийства совершить не могли: во-первых, чисто физически, из-за недостатка времени на это достаточно трудоемкое дело и, во-вторых, трудно предположить, что они создают друг другу ложное алиби.

— Да, я пришел примерно к тем же выводам, — нехотя признался Душан, которому, похоже, была невыносима одна только мысль, что приходится соглашаться с "агентом Москвы". — Ну и что дальше? Несчастная женщина вполне могла наложить на себя руки после злодейского убийства ее мужа. Тогда в смерти Йованки виноват тот, кто зарезал Момчила!

"Тьфу ты, Господи, опять переводит стрелку на меня!", — подумал Петр и вместо того, чтобы продолжить излагать свои умозаключения, взмолился:

— Душан, Богом молю, объясни мне внятно, для чего я, приехав в другую страну, должен был убивать двух стариков, о которых никогда не слышал?

— Именно это я и хотел бы от тебя услышать, — невозмутимо сообщил непробиваемый подполковник.

— Ты когда-нибудь про бритву Оккама слышал? — устало поинтересовался Клаутов.

— Зубы мне заговариваешь?

— Да нет. Оккам — средневековый монах-схоласт. Он рекомендовал в поисках объяснения какого-либо события исключать — как бы обрезать — самые невероятные причины. В итоге должна остаться одна, подлинная. Если следовать этой методе, то в первую очередь придется расстаться с версией о злодейской руке Москвы: Информбюро давно нет, КГБ тоже и так далее. Приглядевшись внимательно, мы обнаружим то, что давно бросилось бы в глаза, не зациклись мы на поисках одного убийцы. А именно: серия загадочных, на первый взгляд, смертей трех человек, подчиняется (если посмотреть с точки зрения их родства) формуле 1+2. в смысле: Симич и супруги Качавенда.

"Ну и что?", — едва не сорвалось с губ Татьяны, но она вовремя удержалась, догадавшись уже, что Петр ведет какую-то игру, и этот ее скептический вопрос мог бы все испортить. Впрочем, его тут же задал подполковник.