Мерзость

Никто не произнес ни слова, никто не похлопал меня по плечу. Наверное, все слишком устали.

– И последнее, – сказал Жан-Клод. – Вы все считаете, что у нас хватит сил, чтобы подняться по тысячефутовому снежному склону и вскарабкаться по лестнице на Северное седло, а затем пересечь седло и дойти до пятого лагеря? Сегодня?

– Скоро узнаем, – ответил Дикон.

Где-то внизу, позади нас, среди леса сераков и кальгаспор в «корыте», а также 60-футовых ледяных пирамид, покрытых снегом, раздались три пистолетных выстрела. Затем тишина.

Глава 9

Несколько лет назад, зимой 1991–1992 годов, когда я писал эти мемуары в той помеси гостиницы для стариков и дома престарелых, где я жил тут, в Колорадо, управляющий – Мэри Пфальцграф, чудесная женщина, – попросила меня выступить вместо приглашенного лектора, который приезжал к нам по средам, и немного рассказать об альпинизме. Я согласился и произнес перед полудюжиной обитателей дома небольшую речь (семь минут по моим часам) – в основном о ночных восхождениях в Андах и в Антарктике, а также о том, как прекрасно звездное небо в обоих этих местах (в последнем сияло и переливалось всеми красками северное сияние). Крошечная аудитория моих сверстников задала всего два вопроса. Говард «Герб» Герберт, мой самый упорный противник в домино, спросил: «Где вы лишились двух пальцев на левой руке, Джейк?» (Я подозревал, что он давно хотел задать этот вопрос, но вежливость не позволяла.) «На Аляске», – честно ответил я. (Но не стал вдаваться в детали девятидневного сидения в снежной пещере на высоте 16 000 футов; эти девять дней стоили жизни двум моим товарищам.) Затем миссис Хейвуд, боюсь, с далеко зашедшим Альцгеймером, поинтересовалась: «А вы можете подниматься на горы во сне? Я имею в виду, спящим?»

– Да, – без колебаний ответил я.

У меня не было в этом сомнений, поскольку я до сего дня не помню первые сорок пять минут нашего подъема на Северное седло в те предрассветные часы в среду 20 мая 1925 года. Я карабкался вверх во сне. Проснулся я на ледяной стене, ведущей к Северному седлу, когда моя голова и плечи внезапно оказались над плотным покрывалом густого облака. Ощущение, что я вынырнул из моря на воздух, мгновенно прогнало сон.

Господи, как красиво! Было очень поздно, и поэтому я не сомневался, что огрызок убывающей луны уже взошел над горизонтом, но прятался где-то за громадами Северного и Северо-Восточного хребтов Эвереста. Вершина нашей любимой и ненавидимой горы и его вездесущий облачный султан были освещены ярким светом звезд. Даже когда я учился в Гарварде и уезжал на запад в горы за сотни миль от города, то никогда не видел таких ярких звезд. И так много сразу. Они никогда так не сверкали даже среди Альп, во время ночевки на вершине, которую от огней городов или фермерских фонарей заслоняли бесчисленные горные пики. Небо над Гималаями было ни с чем не сравнимо. Млечный Путь выгнулся над залитой светом звезд заснеженной вершиной Эвереста, словно проложенное через ночное небо шоссе. У горизонта звезд не становилось меньше, и они не тускнели – просто тысячи звезд внезапно сменялись сотнями сверкающих снежных полей, ледников и вершин.

Ветер стих. Впервые за много дней воздух – по крайней мере, здесь, на высоте около 23 000 футов, – был неподвижен. Соседние и далекие вершины – Чангзе, Чо-Ойю, Макалу, Лхоцзе, Ама Даблам, Лхо Ла и другие, которые усталость не позволяла мне распознать, – казались такими близкими, что можно протянуть руку и сорвать их, словно белые цветы рудбекии.

Когда мы сошли с раскачивающейся веревочной лестницы и ступили на узкий ледовый карниз Северного седла, я понял, что Дикона с нами нет. Неужели он сорвался, пока я карабкался наверх во сне? Или его подстрелили?

– Он остался внизу, чтобы привязать груз, – объяснил Же-Ка.

– Привязать груз к чему? – не понял я.

– К кольцевой веревке на блоках, которые установлены на «велосипеде», – сказал Жан-Клод. – Помнишь? С ее помощью мы собираемся поднять ту дюжину с лишним тяжелых мешков, которые притащили из третьего лагеря сюда, к Северному седлу.

Заставив себя проснуться, я вспомнил. Когда Дикон сказал, что останется внизу и будет привязывать грузы, пока их всех не поднимут, я подумал, что он сошел с ума – фрицы могли услышать звук трущейся о блоки веревки, осветить его лучом мощного прожектора или электрического фонаря из третьего лагеря, и без особого труда пристрелить из имеющихся у них ружей, – но ничего не сказал тогда, у подножия 1000-футовой стены, ведущей к Северному седлу. Все мои силы уходили на то, чтобы вспомнить, как закрепить жумар на веревке, как ослабить кулачок, чтобы переместить придуманное Жан-Клодом устройство вверх, и как последние 100 футов поднимать слишком тяжелый рюкзак по веревочной лестнице, не опрокинувшись назад, в клубящийся ледяной туман.

«Кошки» у нас на ногах откалывали кусочки льда, которые сверкали в ярком свете звезд. Мы с Же-Ка, Реджи и Пасангом быстрым шагом шли по склизкому карнизу к тому месту, где Жан-Клод установил свое похожее на велосипед устройство.