Мерзость

Реджи перестала отсчитывать расстояние, протянула руку, схватила анорак Же-Ка и помогла приподнять плечи нашего друга над карнизом. Мы втроем еще раз потянули за веревку, и он перевалился через край, встал на четвереньки и быстро отполз от карниза. Реджи едва не упала вперед, когда Жан-Клод оказался на гребне, но широкая ладонь Пасанга метнулась к ее страховочной веревке и вытащила на тонкий каменный выступ. Реджи поползла к нам, тоже на четвереньках. Вытянув все веревки, развязав узлы, смотав бухты и уложив их в безопасное место под камень в виде гриба, мы окружили мертвые тела.

– Это мой кузен Персиваль. – Реджи говорила довольно громко, чтобы мы слышали ее сквозь завывание ветра. Она сняла варежки и перчатки и приложила ладонь к выцветшей шерсти и рваному габардину анорака на его груди.

Никакого запаха тления не чувствовалось. Обнаженные участки на руках и лицах обоих тел – и небольшой участок груди Майера под разорванной рубашкой – стали почти белыми под воздействием ультрафиолета, как спина Мэллори, кожа немного походила на кожу мумии, а глаза и щеки ввалились, как обычно бывает у трупов, но вороны до них не добрались. Я понятия не имел почему. В правом плече Майера виднелось огнестрельное ранение – не смертельное, сказал Дикон, – а на теле Бромли мы не нашли отверстий от пуль, ни входных, ни выходных, хотя осторожно перевернули его.

– Получается, что немцы не убили лорда Персиваля? – Мой голос был хриплым от усталости, высоты и волнения.

– Убили, друг мой, – сказал Жан-Клод. – Только не выстрелом. Они застрелили Майера, и лорду Перси оставалось только прыгнуть вниз или тоже принять пулю.

– Наденьте перчатки, Реджи, – мягко сказал Дикон. Я видел, что он сам натянул шерстяные перчатки поверх пропитавшихся кровью шелковых.

– Леди Бромли-Монфор, – сказал Пасанг. – Мы сами обыщем лорда Персиваля.

Реджи покачала головой:

– Нет. Пасанг, пожалуйста, помогите мне с Перси. Потом осмотрите пулевое ранение Майера. Остальные могут проверить одежду Майера.

– Что мы ищем? – спросил Жан-Клод.

– Точно не знаю, – ответила Реджи. – Но что-то небольшое. Майер провез эту вещь не одну тысячу миль через всю Европу, Ближний Восток, а затем Персию и Китай.

Мы обращались с телами бережно, и движения наши были медленными и осторожными, хотя оскорбить мертвых либо причинить им вред было уже невозможно. Наверное, на нас просто подействовало ласковое прикосновение Реджи.

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я посмотрел на Майера – несмотря на то, что его тело почти год провисело в воздухе на горе Эверест, открытое всем стихиям, – выглядел он очень, очень молодым.

– Сколько лет было австрийцу? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Кажется, семнадцать, – сказала Реджи, тщательно обыскивая карманы кузена.

Ни у Майера, ни у Бромли не было рюкзака. Мы проверили множество карманов на том, что осталось от их анораков, шерстяных брюк, норфолкских курток и жилетов. У Майера в левом кармане куртки обнаружились письма на немецком – я даже разобрал немецкий готический шрифт на конвертах – и австрийский паспорт с многочисленными отметками пересечения границ.

В левом кармане куртки Майера лежала большая пачка купюр, фунты стерлингов.

– Боже правый, – сказал я. – Они настоящие?

Дикон пролистал их. Отдельные пачки купюр были стянуты полосками бумаги, на которых отчетливо виднелась надпись – «НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ БАНК ЛТД. ЛОНДОН».

– Это реальный банк, Ри-шар?

– Хотелось бы, – ответил Дикон. – Те небольшие деньги, что у меня есть, я храню именно там, – он считал купюры. – Здесь пятнадцать тысяч фунтов.

– Значит, ваш кузен Перси платил за информацию, – сказал Же-Ка Реджи.

Она подняла на него взгляд от карманов, которые обыскивала.

– Вероятно. Именно так он относился к своим источникам, которые соглашались рисковать своей жизнью и жизнью родных, предавая своих австрийских или немецких хозяев. Из того немногого, что Перси мне рассказывал – обычно после изысканного обеда с обилием вина, – следует, что шпионаж – это по большей части выплата денег неприятным субъектам.

– Значит, – сказал я, указывая на тело молодого человека, карманы которого мы продолжали обыскивать, – этот австриец был неприятным субъектом.

– Не думаю. – Слова Реджи были едва различимы за воем западного ветра. – Взгляните на паспорт еще раз, и вы поймете, почему он сделал то, что сделал, рискуя всем, что у него было.

Я пролистал паспорт, но не заметил ничего интересного. «ИМЯ: Курт Абрахам Майер. ДАТА РОЖДЕНИЯ: 4 октября 1907. ПРОФЕССИЯ: ученик наборщика».

– Вот. – Дикон указал на готический шрифт следующего раздела: ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ. Ниже располагалась запись, сделанная красивым чиновничьим почерком: ИУДЕЙ.

– Он шпионил для вашего кузена потому, что был евреем? – спросил я Реджи, но она не ответила.

Из нагрудного кармана норфолкской куртки на трупе кузена она извлекла плотный конверт из коричневой бумаги и заслонила своим телом от ветра, порывы которого рвали конверт из ее рук.