Месма

В конце октября Прохор Михайлович узнал, что городские власти заселяют подвал здания, с некоторых пор ставшего ему родным домом. Естественно, никакой радости это ему не доставило, хоть он и понимал: эти люди лишились крова и самого необходимого, что им надо где-то жить. Хорошо хоть, к нему-то никого не вселили. Впрочем, сделать этого было нельзя: его фотоателье занимало две крохотные комнатушки и прихожую, где размещались ожидающие очереди клиенты. Сами же комнатки служили: одна спальней и фотолабораторией(часть ее отгораживалась ширмой, где проявлялись пленки и печатались фотографии), а вторая — собственно мастерской, где Прохор Михайлович фотографировал клиентов, и одновременно кухней, в которой хозяин готовил себе нехитрые завтраки, обеды и ужины. С начала войны эти трапезы неуклонно сокращались, становясь все более скудными, так что вскоре и готовить стало особенно нечего.

Из фотомастерской одна дверь вела в подвальное помещение: у Ивана Яковлевича в подвале хранились старые реквизиты, остававшиеся еще с дореволюционных времен, и некоторые архивные материалы. Этой дверью Семенов нередко пользовался, особенно когда занимался обучением своего подопечного. Оставшись один, Прохор Михайлович редко наведовался туда.

И вот пришли рабочие оборудовать жилье для беженцев. Они вычистили весь хлам, скопившийся в подвале, а заодно вышвырнули и весь реквизит, оставшийся от Семенова, а заодно и весь его фотоархив. В подполье первого этажа были оборудованы комнаты с одной большой кухней и общим коридором. Фотомастерская Прохора Михайловича примыкала к одной из капитальных стен, разделявшей здание на две секции; под полом фотоателье устроили комнату, выходившей дверью в конец коридора. Эта комната была вдвое шире остальных, так как занимала пространство от стены до стены, и в ней еще находилась лестница, ведшая из фотоателье в подвал, занимавшая немало места. В то же время эта комната была много Уже остальных, но преимуществом ее было в том, что одна ее сторона являла собой капитальную стену.

Прохора Михайловича в общем-то ничуть не интересовало, кто теперь живет в подполье его фотомастерской. Он только врезал новый замок в полотно двери, ведущей в подвал, и надежно запер ее на ключ. Кто их знает, этих беженцев — среди них тоже попадаются разные люди. А у него здесь все-таки мастерская: здесь и реактивы, и дорогое оборудование, а потому необходимо исключить всякое сообщение с подвалом и его обитателями — от греха подальше…

В начале ноября все проблемы с новосельем вновь прибывших вроде как утряслись, и жизнь продолжалась, пусть даже и в условиях военного времени.

Главной проблемой являлась проблема продовольственная. С началом зимы она встала во весь рост. Чтобы купить хлеба, Прохору Михайловичу приходилось вставать в три часа ночи и отправляться занимать длиннющую очередь в местную пекарню. Ассортимент других продуктов резко уменьшился, а с наступлением холодов практически иссяк. Иногда выручали клиенты: приходившие в фотоателье люди, как правило, фотографировались перед расставанием с близкими, просили мастера сделать фото получше и вместо денег порой расплачивались продуктами — куском сушеного мяса, десятком яичек или крынкой молока. Это помогало Прохору Михайловичу как-то выживать в условиях неуклонно надвигающегося голода, ибо состояние его здоровья делало даже незначительное голодание для него смертельно опасным…

Этот факт не являлся для него новостью. Открылось это в первые послереволюционные годы, когда бывший царский офицер Петр Вакулевский сделался обывателем Прохором Вакулиным. После фронтового отравления ядовитыми газами он долго болел, и как-то раз посетил советскую клинику, где прием вел бывший профессор старого дореволюционного закала. Осмотрев Прохора Михайловича, старичок спросил его, откуда в его организме столько ядовитых веществ.

— Авария была… — нехотя отвечал пациент, — на производстве.

— На производстве? — старый профессор поднял на Вакулина свои ясные и проницательные глаза. — Ну хорошо… пусть будет на производстве. Однако дела ваши неважны, гражданин Вакулин. Образно выражаясь, можно сказать, что в вашем организме запущен механизм саморазрушения… время работает против вас.

— Вот как… — грустно отозвался Прохор Михайлович. — И сколько же мне осталось?

- Эка вы хватили, молодой человек! — усмехнулся профессор. — Я врач, а не прорицатель. Возможности вашего организма мне неведомы. От Бога вам дан прекрасный и крепкий организм, но он подорван случившемся отравлением, однако он борется, и сколько времени будет длиться эта борьба — сие сказать весьма трудно. Впрочем, вы можете помочь своему организму и тем самым продлить себе жизнь.

- Так скажите, что мне следует делать! — воскликнул Прохор.