Месма

— Послушайте, — повторил он. — Я человек больной, и болезнь моя тесно связана с тем, чем я питаюсь. И прежде всего мне нужны белки, то есть — нечто мясное… А хлеб — это так, для заполнения желудка. Так что берите — сколько вам нужно! Вы молодая, здоровая, и вам надо беречь ваше здоровье… и конечно, вашу красоту тоже.

Женщина смущенно повела в воздухе ножом. Ей было неловко, и фотомастер ей ободряюще улыбнулся. Она несмело улыбнулась в ответ, но наконец-таки решилась: взяла хлеб одной рукой, а второй принялась отпиливать себе ломоть. Прохор Михайлович впервые обратил внимание на ее руки: у нее были тяжелые узкие кисти и очень длинные пальцы… Они обхватили всю краюху так цепко и так властно, что Прохор Михайлович только судорожно сглотнул.

Он никогда не видел таких красивых рук — подобные им руки он встречал только на картинах мастеров эпохи Возрождения, однако полагал, что в жизни таких кистей и пальцев у женщин просто не бывает! Оказалось, что бывает, и не где-то в далекой Италии, а здесь, в голодном и холодном Краснооктябрьске. Это было нечто совершенно невероятное.

Женщина отрезала кусок хлеба и положила нож на стол.

— Благодарю вас… — тихо и проникновенно сказала она. — Вы так добры…

— Не стоит благодарности, — просто ответил Прохор Михайлович. — Мало ведь отрезали-то!

— Нам достаточно, — возразила гостья. — Детей у нас нет, так что перебьемся.

Голос ее прозвучал твердо и непоколебимо; Прохор Михайлович понял, что настаивать бесполезно: больше она не возьмет.

— Простите, а вы сказали, что детей с вами нет, — промямлил он, чувствуя, что задает бестактнейший вопрос, но сдержаться не было сил. — И с кем же вы тогда живете?

— С компаньонкой, — улыбнулась женщина. — Мы с нею вдвоем сюда приехали аж с самого Харькова.

- Вот как… — Прохор Михайлович чуть было не спросил ее и о муже, но вовремя сдержался — такие расспросы выглядели бы сущим свинством. — Понятно…

- Ну, я пойду! — сказала незнакомка так решительно, что возражать ей было нельзя. Она завернула хлеб в полотняную ткань, бывшую у нее с собой. — А вы… может, скажете, как вас зовут?

- А? Меня-то? — фотограф неожиданно растерялся. — Прохор Михайлович… Впрочем, для вас можно просто Прохор.

- А меня зовут Августа, — приветливо сказала она, и ее темные глаза чуть-чуть блеснули как бы с лукавинкой, однако наверное, это просто показалось Прохору Михайловичу.

- Очень приятно… — пролепетал он, и тут же подумал, как же нелепо и пошло звучит эта шаблонная фраза применительно к ней.

- Ну тогда… до свидания, Прохор Михайлович! И еще раз огромное вам спасибо…

- До свиданья… Августа! — прошептал совершенно очарованный Прохор.

Он вышел на крыльцо и долго еще смотрел, как ее высокая черная фигура пересекает внутренний двор. Непрошенные слезы застилали ему глаза. Самое время было вспомнить о своем давнем недуге, доставшимся в наследство еще с первой империалистической: о мужском бессилии.

«Ну и что ты разволновался так, старый дурак? — мысленно спросил он себя. — Все равно нужен ты такой женщине примерно, как летошний снег! Ты старый уже, а ей не более тридцати… Да и муж, наверное, на фронте. Так что нечего распускать слюни… В конце концов, это просто смешно! А вот ей беречься бы надо… Беречься от всякой начальствующей сволочи, что спряталась от войны в тылу за высокими административными заборами! Храни же тебя Господь… Августа!»

Он дождался, пока женщина скрылась в мрачном арочном переходе, и только тогда плотно закрыл входную дверь…

После этой встречи в жизни Прохора Михайловича что-то неуловимо изменилось. Вроде бы все оставалось по-прежнему, однако сама мысль о том, что в этом же доме, совсем рядом с ним, живет Августа, уже согревала душу. И хотя тяготы военного времени ему было переносить все тяжелее и мучительнее, фотомастера не оставляло ощущение, что в его серой и беспросветной жизни появился какой-то смысл. И хотя после первой памятной встречи он в течение нескольких недель ни разу не встретил Августу, все равно он как бы ощущал ее постоянное незримое присутствие возле себя. А нехитрые события их встречи, связанные с краюхой хлеба, Прохор Михайлович вспоминал и прокручивал в голове всякий раз, отходя ко сну. И для него это были самые волнующие, самые восторженные воспоминания за последние годы.