Месма

Обуреваемый всеми этими мрачными мыслями, Прохор Михайлович угрюмо наблюдал за ходом обыска. Старший лейтенант обшарил стол в лаборатории, внимательно осмотрел его со всех сторон — чуть ли не обнюхал! Затем присел перед ним на корточки и принялся выдвигать ящики один за другим, выбрасывая на пол их содержимое — фотобумагу, бракованные снимки, старые карточки… Вскоре он добрался до самого нижнего ящика. Прохор Михайлович внимательно следил за каждым его движением. Вот сейчас… сейчас! А далее — конец! И слава Богу! Всё на этом и закончится.

Офицер привычно вышвырнул из ящика бумажный «хлам», среди которого имелись и фотографии Семёнова, а также Семёнова и Вакулина вместе, затем выдвинул ящик доотказа. Сунул нос прямо в него, пристально осмотрел обнажённое дно… Прохор Михайлович ощутил, что ворот рубашки стиснул ему горло, как петлей; на лбу высыпали бисеринки пота… Секунды казались ему часами. Наконец старлей раздраженно задвинул пустой ящик и поднялся на ноги.

Он повернулся, взглянул на хозяина как на пустое место, и, тяжело ступая, вышел в фотокомнату.

— Харитонов! Что у тебя?

— Тут чисто, товарищ старший лейтенант! — отозвался рядовой.

— Василенко! — крикнул офицер. — А у тебя?

— Да вот… — сказал тот нерешительно. — Снимки…

Старлей равнодушно просмотрел протянутые ему карточки, затем небрежно бросил их на стол.

— Как часто вы фотографировали свою соседку снизу? — спросил офицер, цепким взглядом окидывая стены, словно там могли прятаться под выцветшими обоими эти самые «улики».

— Точно не помню… раз, может, два, — отвечал Вакулин нехотя.

— А почему нет фотографий других жильцов подвала? Почему вы их не фотографировали?

Вопрос просто ошеломил Прохора Михайловича своей вопиющей нелепостью.

— Они не обращались, вот и не фотографировал, — довольно резко ответил он. — Я никого на фотосъёмки к себе не приглашаю. Люди ко мне приходят сами.

Офицер ничего не ответил. Он засунул пачку фотографий за отворот шинели и отвернулся от хозяина фотоателье.

— Собирайтесь, гражданин Вакулин, — хмуро бросил он. — Поедете с нами.

— Кто бы сомневался! — саркастически заметил Прохор Михайлович.

Старший лейтенант покосился на него подозрительно и недобро.

— На сборы вам дается семь минут, — сказал он предупредительно.

— А мне без надобности ваши семь минут, — отозвался Вакулин. — Я уже приготовился… Вот и узелок с вещами собрал.

— Тогда выходите!

Прохор Михайлович натянул на себя старенькую куртку и взял узелок в руки. Постоял немного, окидывая свою мастерскую прощальным взглядом. Столько здесь прожито лет — трудных, порой по-настоящему страшных, но оказалось, что это были лучшие годы в его жизни! И вот — всё кончилось. Впереди один только мрак и дорога на эшафот. Возможно, он и заслужил такую участь, и всё же было обидно до слёз! И так не хотелось навсегда покидать эти малюсенькие, неуютные, но такие дорогие сердцу комнаты-каморки! Боже… какой все-таки разгром учинили здесь эти «народные» жандармы! У него-то всегда здесь царил идеальный порядок…

— А ну, пош-шёл! — толкнул его в загривок Харитонов.

Прохор Михайлович молча вышел на крыльцо.

— Ноги резвее можно переставлять? — рявкнул старлей.

— Вам бы, молодой человек, не мешало понюхать немецкой газовой смеси, как это довелось мне, когда вы еще пешком под стол ходили и в штанишки писали, — спокойно заметил фотомастер. — Посмотрел бы я на вас, как ВЫ переставляли бы свои ноги! это вам не квартиры мирных граждан вверх дном переворачивать и чужие шкафы потрошить…

— Заткнись, вражина! — прорычал Харитонов. — Топай к воронку лучше, а не то мы прямо здесь вырвем твой ядовитый язык! А то храбрый чегой-то стал, недобиток буржуйский…

— Тихо, Харитонов, — неожиданно мягко заметил офицер. — Гражданину, видишь ли, не терпится языком помолоть, следствию помочь шибко хочется… Потерпите немного, гражданин Вакулин! Скоро вам дадут возможность высказаться, сколько захотите. А сейчас — прошу! Карета подана, как говорится, всё для вас!

Прохор Михайлович понял — их просто бесит то, что им так и не удалось найти сколько-нибудь серьезные улики. Готовых нет — стало быть, фабриковать придется! Начальство за это не по хвалит.

«Вот и пусть работают! — с удовлетворением подумал Прохор Михайлович, садясь в машину. — Дырка им от бублика, а не улики!»

Его отвезли в местный отдел НКВД и засунули в подвал, где уже сидело немало других арестантов с узелками. Вакулин впал в жуткую тоску при виде этих серых измученных лиц, уставившихся на него со всех сторон — угрюмо и обреченно.

«Боже мой, ну зачем это всё? — подумалось ему. — Какой в этом смысл?

Не проще ли было бы закончить одним махом, ведь конец-то известен заранее!

Так нет же, им надо еще поиздеваться, жилы из людей повытягивать, кровушки людской попить… Кровососы проклятые!»

Ему указали место в полутёмном углу на охапке какого-то тряпья.

Вакулину уже было все равно. Он мечтал лишь о том, чтобы весь этот балаган закончился как можно скорее.

Город Краснооктябрьск, август, 1972 год.