Метаморфозы

Поздние годы свои провела в белокаменных башнях?

Иль как Наяда160 волшбой и трав необорною силой

⁵⁰ Юношей преобразив, обратив их в рыб бессловесных,

Преобразилась сама? Иль о дереве, чьи были белы

Ягоды, стали же черны, лишь только кровь их коснулась?

Выбрав этот рассказ — немногим известную басню —

Повесть она начала, а шерсть сучить продолжала:

⁵⁵ «Жили Пирам и Фисба; он всех был юношей краше,

Предпочтена и она всем девам была на Востоке.

Смежны их были дома, где город, согласно преданью,

Семирамида стеной окружила кирпичной когда-то.

Так знакомство меж них и сближенье пошли от соседства.

⁶⁰ С годами крепла любовь; и настала б законная свадьба,

Если б не мать и отец; одного запретить не умели, —

Чтобы в плену у любви их души пылать перестали.

Нет сообщников им; беседуют знаком, поклоном;

Чем они больше таят, тем глубже таимое пламя.

⁶⁵ Образовалась в стене меж домами, обоим семействам

Общей, тонкая щель со времени самой постройки.

Этот порок, никому за много веков не заметный, —

Что не приметит любовь? — влюбленные, вы увидали.

Голосу дали вы путь, и нежные ваши признанья

⁷⁰ Шепотом, слышным едва, безопасно до вас доходили.

Часто стояли: Пирам — по ту сторону, Фисба — по эту.

Поочередно ловя дыхание уст, говорили:

«Как же завистлива ты, о стена, что мешаешь влюбленным!

Что бы тебе разойтись и дать нам слиться всем телом, —

⁷⁵ Если ж о многом прошу, позволь хоть дарить поцелуи!

Мы благодарны, за то у тебя мы в долгу, признаемся,

Что позволяешь словам доходить до милого слуха!»

Тщетно, на разных местах, такие слова повторивши,

К ночи сказали «прости!» и стене, разобщенные ею,

⁸⁰ Дали они поцелуй, насквозь не могущий проникнуть.

Вот наступила заря и огни отстранила ночные,

Солнце росу на траве лучами уже осушило,

В месте обычном сошлись. И на многое шепотом тихим

В горе своем попеняв, решили, что ночью безмолвной,

⁸⁵ Стражей дозор обманув, из дверей попытаются выйти

И что, из дома бежав, городские покинут пределы;

А чтобы им не блуждать по равнине обширной, сойдутся

Там, где Нин161 погребен, и спрячутся возле, под тенью

Дерева. Дерево то — шелковицей высокою было:

⁹⁰ Все в белоснежных плодах, а рядом ручей был студеный.

Нравится им уговор, и кажется медленным вечер.

В воды уж свет погружен, из них ночь новая вышла.

Ловкая Фисба меж тем отомкнула дверную задвижку,

Вышла, своих обманув, с лицом закутанным; вскоре

⁹⁵ И до могилы дошла и под сказанным деревом села.

Смелой была от любви. Но вот появляется с мордой

В пене кровавой, быков терзавшая только что, львица —

Жажду свою утолить из источника ближнего хочет.

Издали в свете луны ее вавилонянка Фисба

¹⁰⁰ Видит, и к темной бежит пещере дрожащей стопою,

И на бегу со спины соскользнувший покров оставляет.

Львица, жажду меж тем утолив изобильной водою,

В лес возвращаясь, нашла не Фисбу, а наземь упавший

Тонкий покров и его растерзала кровавою пастью.

¹⁰⁵ Вышедши позже, следы на поверхности пыли увидел

Львиные юный Пирам и лицом стал бледен смертельно;

А как одежду нашел, обагренную пятнами крови, —

«Вместе сегодня двоих, — говорит, — ночь губит влюбленных,

Но из обоих она достойней была долголетья!

¹¹⁰ Мне же во зло моя жизнь. И тебя погубил я, бедняжка,

В полные страха места приказав тебе ночью явиться.

Первым же сам не пришел. Мое разорвите же тело,

Эту проклятую плоть уничтожьте свирепым укусом,

Львы, которые здесь, под скалою, в укрытье живете!

¹¹⁵ Но ведь один только трус быть хочет убитым!» И Фисбы

Взяв покрывало, его под тень шелковицы уносит.

Там на знакомую ткань поцелуи рассыпав и слезы, —

«Ныне прими, — он сказал, — и моей ты крови потоки!»

Тут же в себя он железо вонзил, что у пояса было,

¹²⁰ И, умирая, извлек тотчас из раны палящей.

Навзничь лег он, и кровь струей высокой забила, —

Так происходит, когда прохудится свинец и внезапно

Где-нибудь лопнет труба, и вода из нее, закипая,

Тонкой взлетает струей и воздух собой прорывает.

¹²⁵ Тут шелковицы плоды, окропленные влагой убийства,

Переменили свой вид, а корень, пропитанный кровью,

Ярко-багряным налил висящие ягоды соком.

Вот, — хоть в испуге еще, — чтоб не был любимый обманут,

Фисба вернулась; душой и очами юношу ищет,

¹³⁰ Хочет поведать, какой избежала опасности страшной.

Местность тотчас узнав, и ручей, и дерево рядом,

Цветом плодов смущена, не знает: уж дерево то ли?

Вдруг увидала: биясь о кровавую землю, трепещет

Тело, назад отступила она, и букса бледнее

¹³⁵ Стала лицом, и, страха полна, взволновалась, как море,

Если поверхность его зашевелит дыхание ветра.

Но лишь, помедлив, она любимого друга признала, —

Грудь, недостойную мук, потрясла громогласным рыданьем,

Волосы рвать начала, и, обнявши любимое тело,

¹⁴⁰ К ранам прибавила плач, и кровь со слезами смешала,

И, ледяное лицо ему беспрерывно целуя, —

«О! — восклицала, — Пирам, каким унесен ты несчастьем?

Фисбе откликнись, Пирам: тебя твоя милая Фисба

Кличет! Меня ты услышь! Подними свою голову, милый!»

¹⁴⁵ Имя ее услыхав, уже отягченные смертью

Очи поднял Пирам, но тотчас закрылись зеницы.

А как признала она покрывало, когда увидала

Ножны пустыми, — «Своей, — говорит, — ты рукой и любовью,