Между Христом и Антихристом. «Поклонение волхвов» Иеронима Босха

Несмотря на различия обстоятельств, у многочисленных историй о покушениях на тело Христово был общий сюжетный каркас. Само собой, все они в очередной раз напоминали о злокозненности иудеев как врагов Божьих и демонстрировали сомневающимся истинность евхаристической доктрины. Ведь то, что изувеченная гостия начинала кровоточить или являла какое-то еще чудо, не оставляло сомнений в том, что она действительно пресуществилась в тело Христово. Большинство историй заканчивалось жестоким наказанием святотатцев. Оно восстанавливало попранную честь Бога и Церкви. Однако в некоторых случаях оставалось место и для обращения. Как правило, взрослый мужчина-иудей – виновник преступления, который настолько закоренел в ненависти к христианству, что не способен покаяться, – отправлялся на костер (либо его линчевала разгневанная толпа), а женщины и дети, потрясенные увиденным чудом, принимали крещение. На месте еврейского дома, где случилось святотатство, или на месте синагоги, которую погромщики сносили для того, чтобы освободить город от евреев и продемонстрировать всем триумф Церкви, возводили искупительную часовню (в германских землях их называли Sühnekapelle). Она превращалась в центр нового культа, который поддерживал память о святотатстве, чуде, явленном в ответ на него, и об очистительном насилии, обрушившемся на врагов Христовых

[139].

Распространение обвинений в осквернении гостии было связано не только с усилением антииудейских чувств среди католического духовенства и мирян, но и с важными сдвигами в самой евхаристической доктрине. Как уже было сказано, в 1215 г. на IV Латеранском соборе был провозглашен догмат о реальном присутствии Христа в хлебе и вине. То, что во время мессы гостия невидимо, но подлинно и буквально пресуществляется в тело Бога, стало истиной, обязательной для всех католиков. В 1264 г. папа Урбан IV установил новый праздник Тела Господня (Corpus Christi

)[140]. В этот день по улицам городов отправлялись торжественные процессии с освященными гостиями, помещенными в роскошные дарохранительницы.

Оборотной стороной столь горячего культа был страх за неприкосновенность святыни – ведь ее могли намеренно осквернить или использовать в магических целях. Кроме того, было важно изгнать у верующих любые сомнения в том, что кусок пресного хлеба действительно пресуществляется в тело Бога. А такие сомнения, насколько мы можем судить по источникам, в Средневековье терзали довольно многих[141].

Евхаристия – ежедневное чудо, которое совершает священник во время мессы, – была ключевым элементом системы таинств и, что важно, одной из главных опор власти Церкви. Ведь клирики проповедовали, что без причащения нет спасения, а единственный, кто способен совершить таинство пресуществления, – это священник. А значит, без посредничества духовенства человек не может обрести жизнь вечную. Потому многие критики Церкви, которых объявляли еретиками, отрицали действенность евхаристии или утверждали, что это таинство в силах совершить любой благочестивый христианин, а не только иерей. Например, катары учили, что материя не может заключать в себе дух, а превращение ее в бесплотного Бога вовсе невозможно. Похожие сомнения возникали и у простых мирян, никак не связанных с ересями. Как может статься, что Бог скрыт в простом хлебе, который печется в печи? Как Бог может быть в хлебе, если он пребывает на небесах? Как хлеб может стать Богом, оставаясь с виду как хлеб?[142]

Одним из главных инструментов, позволявших одновременно доказать истинность догмата о реальном присутствии и посрамить иноверцев, были истории о чудесах, сотворенных гостиями в ответ на покушения. Страх за безопасность тела Христова вел к запретам и ограничениям в адрес евреев. Например, в 1243 г. городские власти Авиньона постановили, что иудеям старше девяти лет нельзя находиться на улице, когда там проходит евхаристическая процессия. А в 1267 г. аналогичный запрет был принят на церковном соборе в Вене. Он гласил, что, когда священник отправляется к больному с последним причастием, евреи, услышав звук колокольчика, возвещавшего о его приближении, должны прятаться по домам, закрыв окна и двери[143].

В своем большинстве обвинения в осквернении гостий были наветами и базировались на слухах, сдобренных ненавистью и убеждением в том, что иудеи-богоубийцы способны на все и только мечтают о том, как бы вновь подвергнуть Христа самым жестоким мукам. Однако у некоторых рассказов об атаках или непочтительных действиях, совершенных иудеями против христианских святынь, могла быть какая-то основа. Конечно, евреи понимали, что осквернение предмета, который христиане считают телом своего Бога, им очень дорого обойдется. Но важно помнить, что для них гостия была не только воплощением идолопоклонства, но и одним из важнейших символов господствующего порядка и притеснений со стороны христианского большинства.