Между Христом и Антихристом. «Поклонение волхвов» Иеронима Босха

Однако на изображении, созданном анонимным подражателем Босха, храм предстает как место, где Бог давно вытеснен алчностью, а духовное – плотским: «И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, – дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников» (Мф. 21:12–13; ср.: Мк. 11:15–16; Лк. 19:45–46; Ин. 2:13–16). У входа рядом с толпой калек-побирушек ведет «прием» зубодер-шарлатан[237]. Справа на улице установлена колонна, а сверху на пьедестале из повернутых к зрителю голых задниц восседает демон-идол со свиной или бычьей головой. Существует несколько версий этой картины. В одной из них на башенке хитрой конструкции (кажется, она увенчана шутовскими бубенцами) реют два алых флага с белыми полумесяцами – символами ислама и иноверия в целом (см. далее). А на темном тимпане над боковым входом изображен демон-калека на двух костылях[238]. В подобных сценах иудейский храм, а через него и сама еврейская вера предстают как нечто ветхое и отжившее. Изгнание менял и торговцев было очень популярно в европейской живописи XVI в. Представляя гневного Христа, который очищает от них святое пространство, художники иносказательно говорили об очищении Церкви. Только протестанты призывали освободить ее от «папистской скверны», стяжательства и идолопоклонства, в которых, по их убеждению, давно погряз Рим. Напротив, для католиков храм предстояло очистить от еретической «заразы»: лютеран и кальвинистов.

У Босха в хижине, на пороге которой стоит Антихрист, нет никаких явных знаков, которые ассоциировались бы с иудаизмом. Однако остальные детали подсказывают, что развалины у него олицетворяли одряхлевший закон и мир иноверия, который враждебен Христу.

Вол-христианин и осел-иудей?

Рис. 78. Иероним Босх. Поклонение волхвов, ок. 1490–1500 гг.

На тысячах изображений Рождества и Поклонения волхвов мы видим рядом с младенцем Иисусом вола и осла (или ослицу). Они попали в этот сюжет не из Евангелий, где о них нет ни слова, а из ветхозаветной Книги пророка Исайи (1:3), где сказано: «Вол знает владетеля своего, и осел – ясли господина своего; а Израиль не знает [Меня], народ Мой не разумеет». По крайней мере, с III в. христианские богословы стали интерпретировать эти слова как указание на грядущее рождество Христа, и представление о том, что Святое семейство делило хлев с волом и ослом, закрепилось в предании и иконографии[239].

В мрачной хижине, которую изобразил Босх, помимо главной двери, из которой выглядывает Антихрист, окруженный приспешниками, есть низкая дверца, предназначенная для скота. За ней в темноте стоит осел – его большая голова оказывается ровно посередине между роскошно одетым волхвом, который держит блюдо с ладаном, и божественным младенцем, сидящим на коленях у матери (рис. 78). Осел то ли глядит на Иисуса, то ли, как подразумевается, его не видит, поскольку утыкается мордой в подпорку, на которой лежит крыша хижины. Историки нередко утверждают, что Босх, вопреки традиции, оставил эту сцену без вола, но это не так. Вол стоит в глубине за ослом – просто со временем пигмент потемнел настолько, что второй обитатель хлева стал почти неразличим[240]. В более раннем «Поклонении», которое хранится в Метрополитен-музее, у Босха, наоборот, из хлева выглядывает вол. Он развернут не к Марии с Иисусом, а к пастуху, смотрящему из окна. Осел тоже есть, но мы видим лишь его зад и хвост – он явно отвернулся от Спасителя (см. рис. 9).

С упрямыми ослами католические проповедники нередко сравнивали евреев, которые отказываются признать Христа мессией и не верят ни в боговоплощение, ни в воскресение. Потому Джозеф Кёрнер и Дебра Стриклэнд предположили, что Босх поместил морду осла прямо напротив божественного младенца, чтобы усилить свой антииудейский посыл. По версии Кёрнера, профиль осла должен был напомнить о крючковатых носах, с какими на исходе Средневековья нередко изображали иудеев. И осел неслучайно изображен на одном уровне с двумя серолицыми пастухами, которые через дырку в стене тоже разглядывают младенца. Все они якобы представлены Босхом как враги Христа и христианства[241].

На первый взгляд, от этой гипотезы хочется отмахнуться, тем более что Кёрнер и Стриклэнд ошибочно полагали, будто Босх, обличая мир иноверия, изобразил в хижине лишь осла-«иудея». Вол там тоже есть, но он оттеснен на второй план. И важно задуматься почему.

В средневековой иконографии Рождества вол и осел, как правило, мирно щиплют сено на заднем плане, склоняются над младенцем, чтобы согреть его своим дыханием, или вместе ему поклоняются (рис. 79)[242]. Однако порой реакции двух животных заметно разнятся. К примеру, осел, опустившись на колени, смотрит на новорожденного, а вол от него отворачивается (рис. 80) или, наоборот, вол жует траву, глядя на младенца, а осел почему-то ревет, развернувшись в другую сторону.

Рис. 79. Заноби Строцци (?). Рождество, ок. 1433–1434 гг.