В Античности сова, спутница Афины / Минервы, воплощала мудрость и знание (и эта символика была актуализирована гуманистами в эпоху Возрождения). Однако в христианской культуре Средневековья за этой птицей закрепились прежде всего негативные ассоциации[226]
. Еще в ветхозаветной книге Левит (11:16–17) сова была перечислена среди нечистых созданий. В греческом «Физиологе» говорилось о том, что она любит ночь и скрывается от солнечного света. Точно так же иудеи отвергли Христа, предпочтя тьму свету.На протяжении столетий христианские авторы обличали иудеев за то, что они отказываются признать Иисуса мессией и не видят истинного смысла Ветхого Завета, полного пророчеств о Боговоплощении и Страстях. Их неверие описывалось как помрачение и слепота. Потому сова как ночная птица, которая сторонится дневного света (истины), стала одним из образов, применявшихся в полемике против иудаизма. Кроме того, ее клюв, возможно, напоминал о крючковатых носах, с какими так часто изображали демонов, а также иудеев и других иноверцев или еретиков. На миниатюрах во многих бестиариях можно увидеть, как сову со всех сторон атакуют другие птицы. Эта сцена напоминала о ненависти, которую все окружающие народы испытывают к богоубийцам (рис. 73)[227]
. Гуго Фольетский писал, что совы живут в трещинах стен. Христос предпочел родиться евреем, но погиб от их рук в этих трещинах[228]. Мы не знаем, читал ли Босх трактат «О птицах», но его сова, спрятавшаяся в темной нише, вероятно, в духе этого текста напоминала об опасностях, грозивших новорожденному мессии.Рис. 71.
Иероним Босх. Поклонение волхвов, ок. 1490–1500 гг.
Рис. 72. Иероним Босх. Поклонение волхвов, ок. 1490–1500 гг.
Рис. 73. Бестиарий. Англия, вторая четверть XIII в.
Около 1355 г. австрийский монах Ульрих фон Лилиенфельд составил пособие для проповедников под названием «Согласование любви» (
У Босха совы как существа, явно связанные с силами тьмы, кочуют из работы в работу. Например, в «Искушении св. Антония» сова взобралась на голову демоническому музыканту со свиным рылом, а другая сова выглядывает из дыры в колонне, на которой изображено поклонение демону или идолу, похожему на обезьяну. На «Страшном суде», который сейчас хранится в Брюгге, она выглядывает из отверстия в громадной лютне, установленной посреди преисподней, а в «Саде земных наслаждений» – из отверстия в фонтане (источнике жизни?), расположенном посреди райского сада (указание на грехопадение и «червоточину», которая не дала людям пойти по пути праведности?) (рис. 74). Сова таится в листве, покрывшей мачту «Корабля дураков»[230]
. Потому и на «Поклонении волхвов» фигура совы явно маркирует хижину как пространство зловещее и иноверное.Рис. 74. Совы в «Саде земных наслаждений»
На левой створке триптиха Босх изобразил двор, примыкающий к хлеву. Судя по монументальным аркам, порталу и обвалившимся стенам, это руины дворца Давида. У стены, под дырявым навесом у огня одиноко сидит Иосиф – муж Девы Марии, которому не нашлось места в центральной сцене. Престарелый кормилец Святого семейства (за его спиной висит топор – орудие плотницкого ремесла) заботливо сушит над костром пеленки младенца. Как и на многих изображениях Рождества и Поклонения волхвов, созданных в Германии и Нидерландах в XV в., Иосиф оказывается оттеснен на периферию. Более того, он берет на себя домашние заботы, которые в то время считались исключительно женским делом: стирает, готовит, шьет, носит воду. На некоторых из таких образов чувствуется ирония по отношению к старику. Ведь его нередко высмеивали как простака-рогоносца: мол, его жена зачала, а от кого – неведомо. Однако чаще всего ему отводили подчиненную, но почтенную роль – преданного кормильца, заботящегося о молодой жене и приемном сыне – Спасителе[231]
.