Между Христом и Антихристом. «Поклонение волхвов» Иеронима Босха

Одно из первых упоминаний «Сада земных наслаждений» принадлежит испанскому монаху Хосе де Сигуэнсе (1544–1606) – библиотекарю королевского монастыря Эскориал, который видел там этот триптих. В своей «Истории ордена Святого Иеронима» (1605 г.) он писал о том, что вкус и запах клубники или плодов клубничного дерева пропадают в мгновение. Потому удивительный образ, созданный Geronimo Bosco, олицетворяет мимолетность радостей и суетность тщеславия[215]. Если следовать за Сигуэнсой, центральная панель «Сада», расположенная между раем на левой створке и адом на правой, изображала человечество, погрязшее в грехах. А при поступлении триптиха в монастырь Эскориал в 1593 г. он был зарегистрирован в описи как «una pintura de la variedad del Mundo» – «картина, [изображающая] разнообразие мира»[216].

Variedad – это, видимо, греховная пестрота, изобилие искушений, множественность пороков.

Рис. 69. Ягоды и плоды: фрагменты «Сада земных наслаждений» Иеронима Босха

Рис. 70. Слева

: фрагмент «Поклонения волхвов», справа: фрагмент «Сада земных наслаждений»

На «Поклонении волхвов» черный король держит в руке украшение (крошечный сосуд для благовоний?) в форме клубники или какой-то похожей ягоды (рис. 70, слева). А на голове его чернокожего слуги, как мы видели, помещен круглый плод красного цвета. Этот мотив несколько раз встречается и в «Саде земных наслаждений». На центральной панели слева и справа расположились группы, состоящие из четырех или пяти белых и одного чернокожего. У обоих африканцев на голове стоит ягода, похожая на вишню или красную смородину. В группе слева один из белых юношей указывает рукой в направлении створки с изображением райского сада с Адамом и Евой – напоминает им и зрителю о грехопадении?[217] Вероятно, что фрукты, стоявшие на головах, указывали на силу, которая властвовала над человеком, на его стремление к мирским радостям или усладам плоти.

Руины: праведные и неправедные

По свидетельству Евангелия от Луки (2:7, 12), Христос появился на свет в Вифлееме, в хлеву. Ведь для Святого семейства не нашлось места на постоялом дворе. Новорожденного сразу же положили в ясли (praesepio)[218]. На протяжении столетий богословы прославляли смирение Царя небесного, которому, как сказано в «Золотой легенде» со ссылкой на Августина, «мягким ложем стали грубые ясли, а золотым узорным потолком – закопченная соломенная кровля»[219]. Потому и фламандские художники XV в. изображали хлев, где появился на свет Иисус, как простое, часто ветхое строение с дырами в стенах.

Одновременно в Средние века существовало представление о том, что хлев был построен на руинах дворца Давида, некогда стоявшего в Вифлееме[220]. Потому на некоторых образах Рождества или Поклонения волхвов действие разворачивается не в бедной хижине, а внутри или на фоне какого-то величественного, но пришедшего в упадок строения. Эта идея возникла под влиянием пророчества, прозвучавшего в ветхозаветной Книге пророка Амоса (9:11): «В тот день Я восстановлю скинию Давидову падшую, заделаю трещины в ней, и разрушенное восстановлю, и устрою ее, как в дни древние». Мессия из рода Давидова родился там, где стоял дворец его предка. Новый завет человека с Богом был заключен на руинах Ветхого. Первое пришествие Христа стало исполнением древних еврейских пророчеств, но, поскольку евреи не признали Христа Мессией, они утратили статус избранного народа и были наказаны вечным рассеянием.

До Босха фламандские художники бессчетное число раз изображали жалкую хижину, в которой родился Спаситель. Однако у него она приобрела не смиренный, а зловещий облик. И дело не только в том, что на ее пороге стоит Антихрист, в темноте толпятся его клевреты, а из дыры в стене за спиной Девы Марии подглядывают пастухи с серыми лицами (рис. 71)[221]

. Важно еще, что под крышей в черной дыре сидит сова, а рядом с ней внутрь заползает ящерица (рис. 72)[222]. А еще одна (почти незаметная в темноте) сова выглядывает из дыры в стене высоко над головой чернокожего волхва[223]. Эти детали явно имели большое значение.

Дело в том, что филины и совы (их разные виды именовали bubo, nycticorax, noctua, ulula) как ночные хищники в средневековых бестиариях и других аллегорических сочинениях олицетворяли духовное помрачение, иноверие и ересь[224]. Этот взгляд был емко резюмирован в трактате «О птицах» Гуго Фольетского (XII в.). В одной рукописи его сочинения глава про сову озаглавлена так: «Презренная сова – человек грешный» (Infelix bubo: peccator homo)[225].