Между нами только ночь

– Он еще как сел за стол – галстук завернул под пиджак, – говорил Заволокин. – И всё равно изгваздался! Я был свидетелем, как это произошло. Я почувствовал: страшный холод, леденящий, стал распространяться. Мне даже сковало члены. Я показываю Лёнины книги, картины, а он глядит невидящими глазами – и на лице у него Армагеддон. Это я ему посоветовал идти соль искать. Надо же! Видно, купил на последние – у Кардена. Ну и что? У меня есть галстук – четыреста пятьдесят долларов стоил! Я когда на него во-от такое жирное пятно посадил, ничего во мне не дрогнуло! А сейчас на мне галстук – двести долларов – с золотыми утками на синем атласе! Я же его не заворачиваю, сижу достойно и ем. Хотя риск, конечно, имеется. А он и галстук завернул, и предусмотрел все возможные катаклизмы, а толку?!

– Есть люди, – доверительно говорил Саша, – у них такая планида. Они застрахуются на сто процентов, а всё равно! Мы с Лёней, когда их на крышу вывели – ветер резкий, холодный, сырой, Пьер Шори стоит, непреклонный, как скала. Уж не дешевле у него костюм и шляпа, а он себя так естественно во всём этом держит. А этот – сам отдельно, костюм отдельно…

– Все шведы, – вторил ему Лёня, – шляпы на крыше сняли, прижали к груди, испугались – ну на фиг, еще шляпа улетит!

– Нет, ты представляешь? – возмущался Заволокин. – Этот Юхан посмел у меня спросить, где я умудрился так выучить французский?! А?! Видите ли, обезьяна научилась по-французски! “Да так… – говорю. – Четыре месяца во Франции побыл и научился…” Да я твой шведский за месяц выучу!

Тут я с ужасом обнаружила три чайные ложечки и один ножик Юхана.

– Всё, – сказал Заволокин. – Завтра вас разбудит звонок: “Ми забили три лошечки и один ношик…”

Мы посмеялись и разошлись по домам.

Утром раздался телефонный звонок. Это был Юхан:

– Леонид, ми забили три ложечки и один ножик, вот эта Катя говорит, которая купила плохую икру…

Постепенно Сашино могущество начало распространяться на целую планету. Потому что он был страстен, а страсть владычествует миром. Он устраивал фестивали искусств, показывал хороших художников людям Земли, погружая в водоворот своей любви немного твердолобый мир, в котором мы живем.

Заволокин сгорал от нетерпения показать земному шару Лёню, его теплую и живую глубину. Лёня смахивает на полоумного, но ведь именно дети и сумасшедшие ближе всего к сердцевине искусства. Да, создание мифа – некое сумасшествие, но это всегда интересно для любого человека, потому что миф дает отдохновение, открывает краны, откуда вытекает тоска.

Каким-то зюйд-вестом к Лёне в “Поднебесную” принесло теннисистку Штеффи Граф, так она обняла самого большого даблоида и вообще не хотела оттуда уходить.

– Придется мне стать чемпионкой мира по теннису, – тревожно сказала я Заволокину, – и сразиться со Штеффи Граф, чтобы отбить у нее Лёню.

На что Саша ответил:

– Пока ты станешь чемпионкой, она уже сойдет.

Человек встроен в жесткую систему: работа, утренняя газета, семья, стул, стол, коридор, толкучка, ежедневный маршрут – вдруг он поднимает глаза и видит “Небесных водолазов” Тишкова – фотографии предков, глядящих из выцветших клубков их распущенных одежд – пуповины памяти, затихающий гул прошедших страданий и сновидений.

Триста сказочных клубков, за которыми неотступно следуют живущие на Земле – в ту заоблачную страну, где ожидают тебя родные тени в гнездах небесных ласточек.

Заволокина влекло это невыразимое пламя. Он мечтал продемонстрировать клубочки с Лёниными праотцами всем народам.

А Лёня:

– Представляю, как меня будут шманать таможенники! Увидят из клубочков фотографии умерших родственников глядят на них вечными глазами! Заставят разматывать каждый клубок – вдруг я спрятал в них бриллианты или кокаин? Если это произведения искусства, то где декларация и документы? А если просто так человек разъезжает по разным странам, и у него никакого багажа, кроме этих подозрительных клубочков, то – как бы меня не сняли с поезда и не отправили в психбольницу.

Мы с ним везли уже однажды во Львов двухметрового “дедушку-ангела”, сложенного вчетверо, и таможенник всё порывался открыть нашу сумку, а мы не советовали, объясняли, что это потом будет сниться ему ночами. Но он не послушался, расстегнул молнию: из сумки на него смотрела, не мигая, абсолютно живая человеческая голова с бездонными глазами, пронизывающими тебя насквозь. Он даже вскрикнул от неожиданности.

– В общем, пограничнику я так скажу, – решил Лёня. – Если ты не уверен в своем психическом здоровье, не заглядывай в этот пакет. А если психика нормальная и весенне-осенних обострений не бывает – загляни.

В конце концов, на фестиваль русского искусства в Тбилиси Заволокин вывез Лёнину инсталляцию “Сольвейг”, самую экономную из всех возможных, ибо на провоз картин и скульптур денег не осталось, бюджет мероприятия целиком был потрачен на танцоров хора Пятницкого.

Лёня взял с собой диск с записью соляного танца под музыку Эдварда Грига и в рюкзачок посадил маленького нитяного лыжника с лыжами из деревянных зубочисток. Остальное можно было сделать на месте.