Между нами только ночь

Он оказался аферистом похлеще Остапа Бендера. Знакомился с богатыми авантажными людьми, возил их во Францию, в Испанию, они там отдыхали, катались на яхтах, питались в роскошных ресторанах, кушали фуа-гра, брюхоногих моллюсков, жаренных с чесноком, луком и ароматной петрушкой, андалузский гаспачо и рулеты из морского черта в беконе, запивая холодным белым шабли “Olivier Leflaive Les Deux Rives”. Когда увеселения достигали апогея, Анатоль улучал момент и, как бы невзначай, предлагал своим утомленным солнцем друзьям ссудить ему некоторую сумму, ну, скажем, на… строительство автострады. Ему доверчиво давали взаймы, и на эти кредиты он содержал солидную финансовую фирму.

Искусство мало его занимало, он ворочал огромными капиталами. А выставки нужны были для отвода глаз. Но это выяснилось потом, когда Анатолю село на хвост ФСБ. И тут он совершил фантастическое сальто-мортале, можно даже сказать, героическое: всего за одну ночь Анатоль вывез шестьдесят своих клерков, включая бухгалтеров и кассиров, предварительно обеспечив их заграничными паспортами и авиабилетами, во Францию! Так он спас боевых товарищей от тюрьмы. Причем разместил их с большими удобствами.

В ту штормовую ночь Заволокину предложили поехать вместе со всеми, но он отказался. Здесь его коллекция, жена Саша, дочка Маша, кот Шурик, бульдог Федя. И конечно, художники, которые вращались вокруг него – маленькие планеты-астероиды.

Анатоль отсиделся в Париже, промотал все деньги, вернулся в Россию, создал новый банк, крутанул большую сумму, снова страшно разбогател – и уже навсегда растворился в синей дымке паровоза, отряхнув с ног своих прах нашей хлебосольной земли.

Стоило империи Анатоля рухнуть, а его подданным разбежаться кто куда – галерея “Мезальянс” вмиг захирела. Несколько дней Саша раздавал картины и скульптуры удрученным творцам. Впрочем, все уже привыкли, что галереи то вспыхивали, словно сияющие болиды на горизонте, а потом в одночасье рассыпались на мириады искр, как новогодние хлопушки.

Порой они тихо пропадали вместе с произведениями искусства. Иногда – сами оставались, а произведения исчезали.

Но не таков Александр, он извинился за форс-мажорные обстоятельства и отдал шедевры их создателям, а бывший Моспроект отошел к новым арендаторам. Вряд ли те потерпели бы какие-то левые холсты и бронзовые болванки у себя под носом.

То же самое тогда творилось с мастерскими художников. Приходили, одетые в черное, посланные каким-то неизвестным командиром, “чоповцы”, взламывали двери и выносили картины, подрамники и мольберты, сваливали в кучу скульптуры и рулоны бумаги, меняли входные замки: недвижимость-то в цене, а художники напрасно коптят землю, сидя в своих подвалах и чердаках, тогда как лучше с умом и доходом распорядиться квадратными метрами.

Из чердака на Рождественском бульваре управдом решил сделать ресторан, а там художники. Вот незадача. В условиях борьбы за культурное преобладание поломали двери, выставили во двор барахло, старье, рухлядь, мазню, загрузили в контейнер и отвезли на подмосковную свалку.

Хорошо, художников не постигла та же участь, а могла бы – сидят там с кисточками, что-то малюют… бестолковые людишки!

На Чистопрудном бульваре у себя в мастерской смотрел как-то Лёня задумчиво в мутное окно – огромное окно с деревянными переплетами, – сочинял стихотворение:

За окном Китай зеленый,на стекле потоки грязи…

Внезапно раздался грохот, сверху полетели палки, стекла, куски крыши. Это начали разбирать дом, чтобы переделать его и продать банку. Мол, если тебе дорога жизнь и твои картины, собирайся и сваливай, пока потолок не обрушился.

Выезжали художники из своих отобранных мастерских, сдавали редуты, унося как свернутые флаги, рулоны рисунков и картин, что не могли унести, бросали, теряли тут же. Главное самому не пропасть, не сгинуть в этой битве между толстыми и худыми, как на офорте Питера Брейгеля, а там посмотрим, еще сотворим чего-нибудь, если выберемся живыми. Времена всё-таки не те, когда запросто на Лубянку, расстрелять или сослать в ГУЛАГ, будешь там, в лучшем случае, рисовать портрет Сталина в тюремном клубе.

Нет, сейчас другое дело. Кто-то взялся за ум, открыл кафе, занялся ресторанным бизнесом, купил себе “мерседес”, прислушавшись к неумолимой поступи жизни, стал поэтом зарабатывания денег.

А Лёня перебрался в Чертаново, на двадцать пятый этаж, под крышу “Поднебесной”, как ласточка под стреху. Туда к нему прибегал Заволокин, несмотря на свои труды, тяготы и треволнения. Как редкого знатока искусства, его призвали на службу в Министерство культуры, в отдел ИЗО.

В ведомстве Александра были провинциальные музеи, он их радушно привечал, особенно родные, волжские. Они стояли на высоком берегу реки, окнами на пароходы, на волны, на чаек, на простор без конца и края.