Между нами только ночь

На лестнице висел расслабленный водолаз, его правая рука зацепилась подмышкой за перекладину, а левая плетью свисала вниз. В голове его плясал огненный блик – там было зеркало.

– “Deepsea Diver!” – произнес загадочно Лёня и попросил Сашу перевести.

– “Skafandre”, – перевел на французкий Саша Силь Ву Пле.

Теперь они вместе метались по крыше от одного живописного полотна к другому: “Стомаки идут по земле”, “Чурки обижают стомака”, “Последний пожарник”… И, наконец, картина “Спасает свое дитя”! Факел осиял огненно-красного голого человека, бегущего с ребенком на руках от маленького домика на горизонте, объятого пламенем. Высветил и сразу погас.

Шведы оказались в полном мраке, как под Полтавой, как на дне Чудского озера, так им стало страшно на этой крыше, да еще с безумным художником. Его друг из министерства сначала производил хорошее впечатление: одет прилично и по-французски говорит. А теперь и ему нельзя было доверять.

Спасла положение я – вышла на крышу с фонариком.

Ко мне кинулся культурный атташе Юхан, прижимая к груди шляпу.

– Где наша пища? – взволнованно крикнул он. – Кто будет ее раздавать?

– Я раздам вашу пищу, – отозвалась я гостеприимно.

Салат, рыбу, ветчину, маслины, зелень, шампанское – всё выставила на стол, ничего не зажала.

– Прошу вас обратно, господа, – говорю, – пожалуйста, не споткнитесь…

И шведы облегченно вздохнули, что перформанс благополучно завершился, никто не упал с крыши, не сгорел в огне факела.

Саше безумно понравилось это представление с огнем.

– Именно так надо показывать твои работы! – говорил он с жаром. – Мы устроим в Стокгольме выставку – в темноте, а ты будешь бежать от картины к картине с факелом, как олимпиец!

– Грандиозно, правда? – спрашивал он Пьера и Юхана. – Се жениаль, жениаль!!!

Они вежливо кивали, брали бутерброды с икрой и наливали шампанское.

Я одни блюда уносила, другие приносила, вдруг слышу – Юхан-коробейник говорит:

– Икра нье харошая.

И Заволокин подтвердил бескомпромиссно:

– Да. Красная икра испорчена.

– Ну, ничего, – подал голос Юхан, – я завтра куплю новую банку… И буду кушать хорошую.

Тут я возблагодарила бога, что не мы это всё притащили из “Пятерочки”. Еще подумали бы, что мы с Лёней хотим отравить шведского министра иностранных дел.

Впрочем, Пьер Шори был наиболее адекватным из их инопланетной компании – ему приглянулись и водолазы, и Живущие в хоботе, он даже попросил сфотографировать его с даблоидом на коленях. А на прощание оставил Лёне визитную карточку.

Забегая вперед, скажу: когда Лёня оказался пролетом в Стокгольме – надо было забрать свои работы с выставки, оказалось, что у него нет визы. (Он думал, что Швеция – шенген, а она не шенген.) Ему говорят:

– У вас нет визы, поэтому мы вас не выпустим из аэропорта.

– Да? – говорит Лёня и протягивает визитку Пьера Шори. – А можно мне позвонить вот этому человеку?

Они чуть со стульев не попадали. И мгновенно поставили ему визу – в аэропорту. Даже не спросив, с какой целью он, собственно, прибыл в Швецию. Такой волшебной силой обладала карточка, врученная в тот вечер Лёне.

А надо сказать, советник Пьера Шори, его “правая рука”, даже на фоне шикарно разодетых коллег вырядился большим фертом. То, что у него очень дорогой костюм, очень дорогая рубашка, галстук и ботинки – это, как потом комментировал Заволокин, выплескивалось изо всех карманов, светилось в глазах, во лбу, струилось из ушей.

Вдруг он приходит ко мне на кухню, ужасно огорченный, просит соль.

– Заляпались? – спросила я простодушно.

– Да, – скорбно ответил он.

На лацкане его драгоценного пиджака чернело большущее пятно.

– Чем же вы умудрились? – всплеснула я руками. – Вроде и масла никакого не было. Ах, сметаной? Ну, может, снимете, я застираю? Но тогда остаток вечера вы проведете с огромным мокрым пятном во всю грудь, – предупредила я, понизив голос.

А у него костюм – помесь шелка с шерстью, я даже не знаю – стирают ли вообще подобные пиджаки? Еще закоробится как-нибудь ужасно на самом видном месте, и это аукнется на его карьере?

К счастью, он побоялся доверить мне свой пиджак, а только втирал соль и повторял, как заклинание:

– Дома, дома… – наверное, уже не чаял оказаться в шведском посольстве, пусть тоже временном, а всё-таки гораздо более надежном пристанище, нежели наша “Поднебесная”.

Когда они распрощались и ушли, унося свои короба, я рассказала Лёне с Сашей эту кошмарную историю. Есть нам было нечего, выпить – тоже: остатки от вечеринки Юхан гордо унес с собой. Его ложки, вилки, тарелки, бокалы, ножи я тщательно вымыла, вытерла накрахмаленным шведским полотенцем, а Юхан пересчитал. Продукты под его недремлющим оком я упаковала в контейнеры. Не выпитые вина, в том числе початые, – в специально оборудованный ящик для бутылок. Юхан лично проследил, чтоб нам было нечем поживиться. От нас уплыла даже икра с подмоченной репутацией.

Нам оставалось только делиться наблюдениями и хохотать.