Между прошлым и будущим

Слишком много времени для Харпер, подумала я, с трудом сдержавшись, чтобы не всплеснуть руками и не сказать что-либо нелицеприятное о матери ребенка. Поистине за выработанное годами терпение меня скоро можно будет возвести в ранг святых.

– Но ведь сейчас лето. Ты же не ходишь в школу, и поэтому можно заняться и чем-нибудь другим, помимо танцев.

Элеонор подозрительно притихла, и я не могла понять причину, пока меня не осенило:

– Элеонор может учить тебя игре на пианино. К концу лета вы разучите несколько простеньких пьесок, и тогда можно будет устроить небольшой концерт.

– Но я ведь не преподаватель… – начала было Элеонор.

Я резко оборвала ее:

– Вы постоянно рассказываете мне, чего вы не можете делать. Если бы я знала, что вы так неохотно выполняете свои обязанности, я бы с самого начала сказала Финну, что вы мне совсем не подходите в качестве компаньонки. Возможно, он и прислушался бы к моему мнению.

Не знаю, почему я продолжала ее провоцировать. Было совершенно ясно, что мотивы, побуждающие ее оставаться здесь, гораздо сильнее желания бросить все и выйти из игры.

К тому же, если честно, я не так уж была уверена, что хочу, чтобы она ушла. Было такое впечатление, что благодаря ее присутствию здесь у меня появились смысл и желание вставать с постели каждое утро. И ее поразительное сходство с Бернадетт создавало иллюзию, что моя покойная сестра все еще рядом.

– Но вы же сами ясно дали мне понять, что мое исполнение никуда не годится. Вот я и удивлена, что вы хотите мне доверить вашу внучатую племянницу.

Удар засчитан. Если бы кто-нибудь вел счет, то, несомненно, признал бы ничью в нашем поединке.

– Ну как, она ест? – В комнату вошел Финн и сразу заполонил все пространство, не прилагая к этому никаких усилий. Мне нравилось думать, что он унаследовал эту черту от моей сестры Магды, чьи красота и обаяние стали легендарными. Она была столь привлекательна, что, несмотря на весьма ограниченное знание английского языка, до такой степени вскружила голову крупному бизнесмену из Чарльстона, с которым познакомилась в одном из светских салонов Парижа, что он немедленно предложил ей руку и сердце.

Но надо отдать должное Финну, его осанка и внушительная манера поведения, выработанные годами отказа от собственных устремлений ради возложенных на него обязанностей, сами по себе производили неизгладимое впечатление на окружающих. Вот почему он ничего не хотел менять в своей детской комнате. Она служила ему и другим напоминанием о том, кем он на самом деле надеялся стать.

– Что-то у меня пропал аппетит, – произнесла я, отталкивая миску с овсяной кашей, несмотря на то, что на самом деле была голодна. – Я попросила Элеонор о небольшом одолжении, а она мне отказала.

Я опустила голову, чтобы не расхохотаться при виде возмущенного выражения лица своей компаньонки.

Было заметно, что Финна это действительно взволновало.

– О каком одолжении идет речь, Элеонор?

Я снова вмешалась в разговор, изо всех сил стараясь изображать вздорную старуху – что было не так трудно, как я ожидала, – и противным голосом произнесла:

– Я думала, что этим летом Джиджи неплохо было бы научиться играть на пианино. Она ведь не ходит в школу и не берет уроки танцев. Музыка так много значила для Бернадетт, да и для меня тоже, вот я и решила, что это будет хорошая дань памяти сестры.

– И Элеонор вам отказала?

– Я не отказывала, – вмешалась в разговор Элеонор. – Я просто сказала, что никогда не преподавала музыку.

– Но вы прекрасно играете на фортепьяно и, несомненно, могли бы научить новичка основам этого искусства. – Как всегда, аргументы Финна были обоснованы и исполнены логики. – Но может быть, Джиджи самой это не интересно?

– Интересно! Интересно! – воскликнула девочка, подпрыгивая так высоко, что я смогла разглядеть ее розовые лосины и сандалии.

– Ну хорошо, – произнесла Элеонор, а я гадала, заметил ли кто-нибудь, кроме меня, неожиданную жесткость в ее голосе. – Приступим к занятиям на следующей неделе. Потому что на этой неделе я буду занята, собирая по всему дому ноты и украшая обложки.

– А разве не этим сейчас занимается сестра Уэбер? – удивленно спросил Финн, подвигая миску с овсянкой поближе ко мне. – Ну, сейчас, когда мы все решили, почему бы тебе не поесть?

Я подняла ложку, с нетерпением ожидая следующего хода Элеонор. Но она молчала, разглядывая единственную картину на стене, которую я перенесла сюда из старой спальни. Дождавшись, когда из комнаты вышли Финн и Джиджи, она спросила, не поворачивая головы:

– Когда закончите завтракать, может быть, захотите присоединиться к нам на кухне, чтобы помочь с обложками?

Я нахмурилась.

– Почему вы считаете, что мне это будет интересно? Я еле ложку держу в руках.

– Не сомневаюсь. Но ведь вы любите мастерить что-нибудь своими руками.

– Вовсе нет. И потом, я не понимаю, на что вы намекаете. – Я быстро положила ложку овсяной каши в рот, обжигая при этом язык, и отвернулась, всем видом показывая, что разговор окончен. Мать пользовалась этим приемом, и, надо сказать, это всегда срабатывало.