Между Сциллой и Харибдой

Этим же можно объяснить и часто выбираемый «мужиками» наиболее лёгкий путь в «освоении» учебного материла – гиперактивная общественно-политическая деятельность. Самые хитрожоп…пые из этой категории советских студентов – делали ставку на комсомольскую, а затем – на партийную карьеру. При этом, сметливые хлопчики из хуторских селюков в вышиваночках быстро сообразили: быстрее всего карьеру можно сделать – выискивая и разоблачая «врагов». Вероятнее всего – это именно им, а не пресловутой сталинской паранойе – мы обязаны репрессиями 30-х годов: подросшие и набравшиеся опыта партийной борьбы активисты из «мужиков» – требовали бюджетных мест и, желательно – как можно ближе к самой вершине власти.

Наиболее креативному из этой когорты «мужиков-активистов» – усевшемуся жоп…пой на самой её «верхушке» (догадываетесь, про кого я?), удалось даже – казалось бы самое невозможное: распахав целину – убить сельское хозяйство, заставив чукчей и пингвинов выращивать «царицу полей» на своих льдинах – превратить многовекового экспортёра зерна в его вечного импортёра и, самое главное – морально уничтожить коммунизм прямо на съезде(!) Коммунистической партии, предоставив времени уничтожить страну в целом.

Уникальнейших способностей был тот лысый выблядок, щеголявший в малорусском нижнем белье!

Участь непролетарского студенчества, «жоржиков» – из так называемых «лишенцев», была весьма незавидной…

Мало того, что Советская Власть обрекла их на самообеспечение – так ещё и заставила оплачивать учебу «за себя и за того парня».

В момент введения оплаты за обучения в первой половине 1920-х годов, её размер колебался от 50 до 300 рублей в год – в зависимости от материального положения родителей студента. Разумеется, подавляющая часть студентов – к которым относились выпускники рабфаков, коммунисты и комсомольцы, лица находившиеся на иждивении членов РКП(б), командированные профсоюзами, а также дети профессорско-преподавательского состава вузов – не платили ни копейки. С каждым годом росло число «льготников», одновременно в результате «чисток» сокращалось число непролетарских студентов и, соответственно – увеличивалась сумма оплаты.

Таким образом, во второй половине 1920-х годов, один «буржуазный» студент – фактически содержал трёх-четырёх «пролетарских».

Так я, в принципе не про то!

Студенты-пролетарии всё более и более приобретали черты элитных слоев общества – которые они копировали у профессуры «старой школы» и у бывших царских чиновников, а ныне советских госслужащих – во множестве имеющихся во всех государственных учреждениях новой России. Почувствовав себя правящим классом, они старались закрепить свою избранность и в послеучебной служебной карьере – которую видели преимущественно в возможности дальнейшей карьеры в больших городах, устроившись в столичных наркоматах, главках и трестах.

Поэтому существовала проблема, хорошо мне известная по периоду «застоя»: выпускники ВУЗов – массово не желали ехать по распределению «на периферию».

«Непролетарские» же студенты, наоборот – чаще всего мечтали о другом: «закосив под своих» – затеряться где-нибудь в провинции, чтоб никто и никогда – не узнал бы об их «чуждом» социальном происхождении.

Вот это – мой контингент, вот таких – мне и надо!

Чтоб поменьше права качали, а побольше работали.

* * *

Но в основном же в кадровой политике, я следовал призыву великого Мао – «опираться на свои-собственные силы».

Напомню, что четвёртым пунктом «Первого пятилетнего плана развития Ульяновска и волости» (после переименования города, его электрификации и объединения местных кустарей и нэпманов в единый торгово-промышленный кооператив) было создание целого кластера профессионально-технических училищ с собственной производственной базой.

По моей задумке, которую одобрили и поддержали как местные – так и, губернские и даже центральные власти, город с таким названием – «Ульяновск», должен быть центром расширенного воспроизводства носителей самого «передового классового сознания»…

Здесь, надо определиться с терминами: повсеместно принято – вслед за Марксом и Энгельсом называть их «пролетариатом». Я читал «классиков» и вполне отчётливо понимаю, что они подразумевали под этим понятием в середине 19 века. Это – люмпен-маргинал из попавших под «огораживание» крестьян, не имеющий ничего за душой – ни дома ни семьи, ни Родины ни флага – кроме каких-то виртуальных «цепей», которых ему не жаль потерять. Такие, да – попадались мне и, в конце двадцатого и даже в начале двадцать первого века…

Чаще всего возле бачков с бытовым мусором, в коих они рылись в поисках средств на опохмелку!

Правда, никаких «цепей» – кроме пагубного пристрастия к бухлу, я у них не заметил.

Среди же рабочих-специалистов, знакомых мне по «Заводу сельскохозяйственного машиностроения имени…» – таких особей не было от слова «вообще» и, я готов – скорее у расстрельной стенки встать, чем признать их «пролетариями» согласно Марксу.