Междуморье

И-эх, поляки, да мы тут у себя получше Запад устроим, только подождите. И сделаем то же самое, что и всегда: возьмем от вас только то, что хотим, а не то, чем вы нас кормите. Съедим ваше мясо, а салатик оставим. И выставим то, что от вас возьмем, так, чтобы оно нам, а не вам нравилось. Лучше всего: на кучу, чтобы была большой. Возьмем от вас, по-пански, фонды ЕС, те или иные технологические know-how, германские автомобили, французские сыры, шведскую мебель, сверху присыплем республиканской фикцией, чтобы не получилось так, будто бы мы такие большие хамы, что без трусов по улицам ходим, ведь и у нас республика, да что там – Жечьпосполита[194], а потом скажем Западу: дал, фраер, так что теперь собирай. Огонь костра уж догасает[195]

. Здесь тебя никто не любит. А свои цацки оставь здесь, на месте.

Я шел на Голгофу. Думаю, что все туда должны пойти. И я не стебусь. Анджей Стасюк[196]

писал, что приехал в Лихень насмехаться и стебаться, но это быстро прошло, и он был прав: здесь не над чем насмехаться, сюда необходимо приехать, чтобы понять Польшу. Не то, чтобы сразу молиться, но чтобы увидеть, что так долго в качестве "настоящих европейцев" мы выталкивали из собственного подсознания. Чтобы увидать, кто мы такие.

Лихеньская Голгофа для польской формы это то же самое, что и эстетика Dia de los Muertos[197] в Мексике или же ярко раскрашенные Богоматери по всей Южной Америке. Или городские легенды в Штатах, или интерьер чешских пивных. Это отражение народной души, нечто, исходящее из нутра польского народа. Это, а еще, возможно, disco polo[198]

. Сон, который мы сами про себя видим.

В Лихень идут за тем, чтобы восхищаться, но, в то же время, чтобы и посмеяться. Ведь прикольно смеяться над самим собой, а я знаю, что Лихень – это еще ведь и я сам. Впрочем, ну а как, скажите, можно пройти безразлично мимо Пещеры Измены, мимо Грота Откровения, где ангел предлагает Иисусу чашу, а вместе с той чашей, голую электрическую лампочку, которая загорается, когда верующий включает в гроте свет с помощью такого же выключателя, как у себя дома в сортире. Или же рядом с бетоном, выдающим себя за мрамор, со всеми теми голубыми и красными прожилками, нарисованными тоненькой кисточкой. Или рядом с Часовней, в которой следует Упрашивать простить грех Курения и Потребления Алкоголя, где висит бичуемый Христос, а у бичующих его гадов злые лица то чертей из вертепов, то несколько из представлений о "конце цивилизации белого человека", потому что у одного из них желтая рожа монстра-татарина, а у второго коричневая харя, закутанная в арабский тюрбан. Все это, и правда, следует увидеть. Например, печального святого Петра, рядом с которым размещена позорящая его табличка с надписью: "Трижды я отказался от своего учителя". И петух, который в той истории прокричал трижды, а теперь непрестанно ругает бедного Петра сверху вниз. Ангелицу с прической пани Йолы с почты или Грот Успения Богоматери с табличкой "Выходя из грота выключи за собой свет"[199].

Ну, ясное дело, что я над всем этим стебусь, а почему бы мне этого и не делать. Но я далек от презрения. Презирать Лихень – это немножечко так же, как блистать в большом городе и стыдиться родственников из какой-нибудь Богом забытой деревушки за то, что они могут нанести грязи в гостиную. Это, словно бы скрывать от мира какую-то часть личности. Да, да: мы тут смеялись, что мы, поляки, боимся открывать шкафы, потому что из них выпадут трупы, шелковые-едвабные[200]

. Но глядя с другой стороны польского дрына, мы не были готовы признать, что Лихень – это тоже мы. Sacro polo (с одной стороны – "освященная польскость", с другой стороны – "польская святость", а с третьей: "святая музычка"), disco polo: да, это мы. Понятное дело, нечего идеализировать "сельскую невежественность" – но попытки перепахать всю эту эстетику, высмеять ее до дна, походят на попытки спрятать перед изысканными гостями наших деревенских родичей с грубыми манерами. Потому что гости, раньше или позднее, уйдут, а нам с родственниками еще жить и жить. И с ними стоит определить какой-нибудь модус вивенди[201]. Хотя бы ради собственной безопасности. Ведь когда-нибудь, в конце концов, эти родственнички нас побьют и сунут нас всех в подвал. Только подождите…