Междуморье

Так называемая правыми "левацкая Польша" не чувствует себя частью Лихеня, заявляет: "Лихень – это не мы", отсекает себя от варварства, вот только созданное ею государство, нечего скрывать, является и было варварским. Достаточно на него поглядеть, на созданное ею публичное пространство, но не только. Польский SLD[202] был варварской псевдо-левой партией, натягиваюшей на себя демократические одежки, потому что "это прилично", "так надо", в противном случае, мы бы остались в мире одни; а вот Польша Гражданской Платформы – это был варварский центр, на первый взгляд стремящаяся к европеизации страна, которая за деньги ЕС строила дороги и стадионы, но у которой не было ни энергии, ни потребности создать прилично функционирующую, заботящуюся о гражданах республику с республиканскими принципами, обычаями и заставляющими их уважать институциями. Польшу Гражданской Платформы можно сравнить со страной галло-римлян, спародированной в

Астериксе, которые перенимают культуру из Рима и неумело переделывают свои галльские халупы так, чтобы те походили на римские виллы. Можно было создать собственное качество, ведь в Польше есть куда идти, Польша ведь не один только Лихень – но на это махнули рукой. Элиты европеизировались, остальная часть страны находилась в европейском чистилище, междумирии: географически вроде как и Европа, но не та, не настоящая. И, наконец, это междумирие взбунтовалось. И в поисках символа бунта протянул руку как раз туда, куда ему интуитивно было ближе всего: именно в Лихень.

"Левая сторона" Лихень презирает, но не в состоянии выбросить его из польскости, ибо трудно найти нечто более польское, чем народная религиозность, так что "левые" сами себя убирают из этой вот польскости. В чем им сильно помогает хейтерская[203]

риторика правых. Но вот тут все встречаются с определенной проблемой: из польскости не слишком-то много есть мест, куда можно уйти. В Европу? Так она чуть ли не на ладан дышит, впрочем, европейской тождественности так и не имеется. На почву какой-нибудь идеологии в качестве тождественности? Ну ладно, а какой? Так что "левая сторона" существует как бы в странном подвешенном состоянии, в недотождественности, обижаясь на польскость, но все время возвращаясь к ней, как к семье, драчливой и агрессивной, поскольку одержимой семейными тиранами и ханжами. И все они вопят: что либо леваки к ситуации приспособляются, либо пускай валят отсюда. Куда угодно. К примеру, на Мадагаскар[204].

Всегда найдутся такие, которых необходимо "разуть" из польскости, даже если они и являются польскими гражданами, и которых необходимо "вытолкнуть из ключевых секторов", потому что они в них уж слишком "представлены". А дальше одна и та же скучная схема: выталкивание, перехват, метание краской в витрины магазинов, дрейф власти вправо, в сторону крайне правых, демонтаж демократии и внедрение системы вождизма. И мы переживем это в очередной раз. И никто даже не сориентировался, что действительность давным-давно уже переросла сам Лихень, который расширяется за средства Европейского Союза и в своих подвалах развешивает картинки, восхваляющие день вступления в Европейское Сообщество.

Но не одна только польская "левая сторона" далека от согласия с польским государством. "Правая сторона" тоже не горит принять его таким, каким оно есть.

Вот это вот "люби, сволочь, родину, иначе выебу" является требованием трагическим и гротескным, ибо выглядит на принуждение к сексу силой, со стиснутыми зубами. Инстинкт отбрасывания всего критичного свидетельствует о том, что такая "любовь" представляет собой гноящуюся рану. Ненависть к "Польше в руинах", к той самой безнадежной "посткоммунистической" действительности, представляет собой детскую тоску по по Польше воображаемой, несуществующей, населенной духами проклятых солдат и отрядами польских героев. Все это должно прикрыть безнадежную будничность. Кондоминиум[205] "Безнадега".

Сам Ярослав Качиньский является наилучшим примером этому. Родившийся уже после войны, но воспитанный с головой, по самые уши укорененной в междувоенный период, словно в цветочный горшок, он рос в атмосфере, которая была неким отчаянным сном о междувоенных годах, в то время как в реальности существовала пресная ПНР. То есть, Качиньский рос в состоянии шизофрении, и именно она его сформировала. Польша Качиньского не существует и никогда не существовала, поскольку такой вот идеализированный междувоенный период – это сказка. Качиньского воспитали духи и демоны, и вот теперь именно к такой Польше духов, к такой, которая никогда не существовала, он ведет сторонников, сделав из своей Польши религию.