– В Ставке склоняются к военной диктатуре и многие настаивают пустить Керенского в расход, а может быть, ещё и Савинкова.
– Откуда такие сведения? – насторожился Аладьин.
– Из надёжных источников, Алексей Фёдорович, из надёжных, – сказал Добрынский и победоносно посмотрел на своих собеседников.
– Я немедленно еду в Могилёв, – сказал Владимир Николаевич.
– Я с вами, – поспешно сообщил Добрынский.
На следующий день, 24 августа, генерал-майор Половцев, командующий войсками Петроградского военного округа, видел Львова и Добрынского на перроне в Могилёве, но не предал этому ни какого значения: мало ли зачем люди приезжают сюда. Могилёв фактически стал второй столицей России.
С вокзала приятели направились в гостиницу «Париж», где их ждал писатель и журналист, донской дворянин, есаул Родионов Иван Александрович.
Беседа разгорелась довольно таки бурная. Пятидесятилетний есаул сразу же стал обвинять правительство вообще и Керенского в частности.
– Царя слабого, безвольного свергли. Нет, правительство получили себе такое же во главе с болтуном всея России! За что России такое наказание? Он дождётся: его большевики пристрелят. Они ребята серьёзные, они болтать не будут! Ленин у них фанатик, он своего добьётся. Умный, расчётливый и твёрдый как кремень, этот Ленин.
– Говорят, что он трусливый, – сказал Добрынский.
– Кто? Ленин? Пустое, – отмахнулся Родионов.
– Говорят, Половцев гонял его в прошлом месяце по всему Питеру.
– Гонял, да не догнал. Умный человек, если не может справиться с угрозой, от неё уходит. Это не трусость. Врага опасно недооценивать, тем более, такого как Ленин!
– Как же спасти его? – сказал Львов
– Кого спасти? – не понял Родионов.
– Керенского. Вы же сами сказали, Иван Александрович, что большевики его могут убить.
– Как? – развёл руками Родионов. – Только в союзе с Корниловым. Пусть даже в подчинённом положении.
– Он согласиться. Я немедленно иду к Корнилову. Прямо сейчас.
Но «прямо сейчас» Корнилов не принял Львова.
– Уже поздно, Владимир Николаевич, – устало сказал Корнилов. – Давайте завтра на свежую голову.
Утром в 10 часов Львов был в кабинете Корнилова. В углу на стуле, стараясь быть незаметным, пристроился адъютант Завойко.
– Прежде всего, Владимир Николаевич, – сказал Корнилов, – кто вас уполномочил? Кого вы представляете?
– Я от Керенского.
Корнилов нахмурился:
– Так. Хорошо. Внимательно слушаю вас, Владимир Николаевич.
– Я имею честь сделать вам предложение, Лавр Георгиевич. Напрасно думают, что Керенский дорожит своим местом. Отнюдь. Если, по вашему мнению, дальнейшее участие Александра Фёдоровича в управлении страной не даст необходимой твёрдости и силы, то он готов выйти из состава правительства. Но власть должна быть законно передана из рук в руки. Власть не должна быть захвачена! Если же вы его поддержите, он готов продолжать работу. Керенский пойдёт на реорганизацию правительства в том смысле, что бы привлечь к управлению все общественные элементы. Вот вам моё предложение, генерал.
Корнилов тяжело посмотрел на Львова и заговорил спокойным твёрдым голосом:
– Положение в стране архи тяжёлое. Немцы взяли Ригу, а это прямой путь на Петроград. По сведениям контрразведки большевики готовят восстание с целью захвата власти. А действия большевиков на руку немцам. В стране разруха, полная анархия. По моему глубокому убеждению, единственным выходом из тяжёлого положения является установление военной диктатуры и немедленного объявления в стране военного положения. Дальше медлить нельзя! Да! В виду грозной опасности, надвигающейся на Россию, я не вижу другого выхода, как немедленная передача власти Верховным правителем Верховному главнокомандующему.
– Всей власти? – с тревогой спросил Львов. – Или только военной?
– Всей! И военной и гражданской.
– И гражданской?
– И гражданской – твёрдо ответил Корнилов.
– Но Керенского вознёс революционный народ! Что скажет он?
Корнилов посмотрел на него задумчиво и произнёс несколько фраз на не знакомом языке.
– Простите, генерал.
– Это на фарси, – сказал Корнилов и тут же поправился, – на персидском языке. Это стихи Фирдоуси, «Шахнаме».
И он перевёл на русский:
Львов закончил историко-филологический факультет Московского университета
и о Фирдоуси и его «Шахнаме» он, конечно, слышал, но ближе ему была церковно-славянская литературу, недаром он был вольнослушателем Московской духовной академии. Стихи он не понял и к чему их произнёс генерал тоже.– Может быть, будет лучше совместить должность Верховного главнокомандующего с должностью Верховного правителя.