Мятеж

– Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем.  Сегодня выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?

Подошёл Вырубов, аппарат в это время выбивал:

– Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать вашего отъезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас.

– Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?

– Во всяком случае.

– До свидания, скоро увидимся.

– До свидания.

Керенскому вручили распечатку переговоров.

– Вот, Василий Васильевич! – махал Керенский перед лицом Вырубова. – Вот!

Что «вот» Вырубов не понял. На лестнице встретили Львова, поднимавшегося к ним.

– Что, Александр Фёдорович? Я не обманул вас? Я оказался для вас верным другом?

– Разумеется, Владимир Николаевич. Я в вас никогда и не сомневался.

Керенский пригласил Львова с собой в Зимний дворец, где он и был арестован и заключён под стражу там же во дворце.

В Малахитовой гостиной Зимнего дворца собрались все члены Временного правительства. Керенский вошёл туда радостно-возбуждённый. Он сходу прочитал «ультиматум Корнилова», составленный Львовым и телеграфные ленты переговоров с Корниловым.

– И что из этого следует? – спросил Кокошкин.

– Это мятеж, Фёдор Фёдорович! Он предъявляет мне ультиматум.

– Не вижу даже тени мятежа. Я понял, что Корнилов предлагает договориться. А в Ставку он вас зовёт, наверное, в целях вашей безопасности.

– Он меня хочет там убить!

– Что бы все лавры убийства Керенского достались только ему и больше никому! – в словах Кокошкина послышалась издёвка.

Керенскому на это ответить было нечего – действительно глупо.

– Это мятеж, – упрямо повторил Керенский, – и я требую себе диктаторских полномочий, для его подавления.

– Чем давить будите, Александр Фёдорович? Корнилову есть чем задавить большевиков в случаи их выступления. А вы чем задавите Корнилова?

Члены правительства зашумели, все их выступления сводились к одному: раскол правых сил допустить нельзя, с Корниловым надо всё урегулировать мирным путём.

– Тогда я уйду к Советам, – обиделся Керенский, – буду их вождём.

– Думаю, что Ленин будет принципиально против, – сказал Кокошкин. – Нет, всё-таки вы хотите стать Александром IV, товарищ Керенский. Или лучше – господин Керенский?

– Ах, оставьте, – отмахнулся министр-председатель и вышел из зала, хлопнув дверью, но тут же вошёл опять.

– И всё-таки, я настаиваю исключительных полномочий для себя и право формировать кабинет министров по своему усмотрению.

После этих слов наступило гробовое молчание.

– В таком случаи, – сказал Кокошкин, – я не считаю себя возможным оставаться в правительстве и прошу принять мою отставку.

– И мою! И мою! – загалдели министры.

– Хорошо! – твёрдо сказал Керенский. – Я принимаю ваши отставки, но прошу оставаться на своих местах и работать вплоть до моих особых распоряжений.

– Нет, – сказал Кокошкин, – уходить, так уходить. Я ухожу. Кто со мной?

Его поддержал однопартиец, министр путей сообщения Юренев.

Первая искра бунта.

Остальные согласились работать дальше. Впрочем, Кокошкин и Юренев тоже вскоре вернутся к совместной работе в правительстве.

Керенский вернулся к себе под утро, продиктовал телеграмму Корнилову и потом долго пел любимые арии из опер. Его апатия испарилась, он опять стал тем Керенским, каким был полгода назад в дни революции. И то, что опереться ему по-прежнему не на кого, он как-то не учёл.

10

Рано утром на следующий день, 27 августа, в Ставку из Петрограда пришла телеграмма:

«Генералу Л.Г. Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего и немедленно прибыть в Петроград. Обязанности Верховного главнокомандующего временно возлагаются на генерала А.С. Лукомского».

Телеграмма была без номера и подписана весьма скромно: «Керенский».

– Ничего не понимаю, – удивился Корнилов. – Как вы думаете, что бы это значило, Александр Сергеевич?

Лукомский повертел в руках телеграмму и сказал:

– Верховный главнокомандующий не подчиняется ни военному министерству, ни, тем более, какому-то Керенскому, а только правительству. Я же лично не считаю возможным брать на себя обязанности Главнокомандующего.

– Да, обстановка такова, что я должен оставаться на своем посту до конца. Я должен добиться, чтобы Временное правительство провело в жизнь мои требования. Пошлите сейчас же телеграмму Крымову, чтобы он ускорил сосредоточение своих войск к Петрограду.

Были вызваны Завойко, Аладьин и Филоненко. Филоненко прочитал ещё и распечатку переговоров.

– С кем вы разговаривали, Лавр Георгиевич, и о чём?

– Что тут не понятного? С Керенским и Львовым. О приезде его и Савинкова сюда.

– Вы уверенны?

– Да.

– Савинков об этом знает?