– Наверное, знает.
Савинков ничего не знал.
– Телеграмма какая-то странная, – засомневался Аладьин.
– Главнокомандующий может быть смещён только постановлением правительства, – заметил Завойко.
– Быть может, уже нет никакого правительства, – сказал Аладьин.
– Как нет? – удивился Филоненко.
– А так! Керенский стал единоличным правителем.
– Так, – засуетился Филоненко, – я должен немедленно ехать в Петроград.
– Зачем? – не понял Аладьин. – Если вы понимаете, что произошло, то вы как честный человек должны обо всем телеграфировать Временному правительству и остаться при генерале Корнилове.
– Нет, я должен, – упёрся Филоненко, – лично доложить Савинкову.
– Бежите с корабля? – поинтересовался Завойко.
– При чём здесь это? – обиделся Филоненко. – Я останусь только в том случаи, если меня арестуют.
– Я вам, Максимилиан Максимилианович, – сказал Корнилов, – запрещаю куда-либо ехать.
– Тогда я считаю себя арестованным. Буду сидеть здесь в вашем кабинете и с места не сдвинусь!
– Сидите, – разрешил Корнилов, – вы мне не помешаете.
– Так что будем делать, Лавр Георгиевич? – спросил Завойко.
– Ждать, – ответил Корнилов. – Телеграмма это или ошибка, что-то перепутали, или телеграф захвачен большевиками.
– Тогда тем более Крымов должен идти на Петроград, – сказал Завойко.
– Так он и идёт, – сказал Аладьин. – А что если, Лавр Георгиевич, это действительно Керенский? Почему бы вам с ним не связаться?
– Тогда получается, что он меня просто вышвырнул, как щенка белогубого! – вскипел Корнилов. – Меня боевого генерала! Кто я и кто он! Нет, ждём. Хотя, впрочем, пусть Александр Сергеевич напишет телеграмму Керенскому. Посмотрим, что ответят. Василий Степанович, – обратился он к Завойко, – помогите ему.
И в полдень Керенскому ушла телеграмма за подписью Лукомского.
В это время в Петрограде, в этот тихий предосенний воскресный день в Зимнем дворце Керенский собрал частное собрание из бывших министров. Керенский прочитал свой текст обращения к населению. Не выспавшиеся бывшие министры слушали его в пол уха. Как обычно: много воды и никакой конкретики.
– В обращении не ясно за что отправлен в отставку генерал Корнилов, – сказал бывший министр финансов Некрасов.
– За мятеж и попытку свержения правительства, – ответил Керенский, – есть доказательства.
– Доказательства не убедительные, – возразил бывший министр юстиции Зарудный. – Но это ваше дело. Мы это подписывать всё равно не будем.
– Почему? – удивился Керенский.
– Мы же все в отставке, – напомнил Зарудный.
– Но я же просил вас пока исполнять свои обязанности, – не унимался Керенский.
– А мы и исполняем, – ответил Зарудный, – но подписывать такие бумаги не в нашей компетенции.
Все бывшие министры с ним согласились, и Керенскому пришлось покориться.
– Мы считаем, – сказал Терещенко, – что вам, Александр Фёдорович, надо всё же связаться со Ставкой. Может быть, вы всё не так поняли.
– Я с этим тёмным неграмотным казаком, наполовину киргизом, говорить, не намерен! – гордо заявил Керенский.
Керенский понял, что его гениальный план единоличного захвата власти рушиться на глазах: его никто не поддерживает.
– Хорошо, – согласился Терещенко, – пошлите к Корнилову Савинкова. Вы его ещё не уволили?
– Нет. Хорошо пошлю.
Савинков уехал в Могилёв. Собрание прервали.
В Могилёве Савинков сходу стал обвинять Корнилова в мятеже.
– Вы, Лавр Георгиевич, обещали мне поддержать меня и Керенского. А сами затеяли мятеж! И, говорят, намерены были нас списать в расход.
– Вы та в Петрограде грибов, что ли поганых объелись? Эта странная телеграмма от Керенского. Что происходит?
– Это я должен спросить: «Что происходит?» Зачем вы хотите сместить Александра Фёдоровича?