– Борис Викторович, я полный генерал, генерал от инфантерии, я умею только воевать и воевать не плохо, – в голосе Корнилова зазвучали железные нотки. – А вот управлять государством я не умею. Я не мыслю себе управление Россией без вас и Керенского. Подавить восстание большевиков я смогу. Я приказал расстрелять сотню дезертиров и выставить их труппы вдоль дороги и дезертирство в армии значительно сократилось. Но управлять государством… Я вновь повторяю, что мне интересы моей Родины, сохранение мощи армии дороже всего. Свою любовь к Родине я доказал много раз, рискуя собственной жизнью, и ни вам, ни остальным министрам правительства не приходится напоминать мне о долге перед Родиной. Решение о моей отставке, я уверен, навязана Александру Фёдоровичу изменниками и предателями Родины. Принять её, это как бежать с поля боя, самому стать дезертиром. Это позор! В полном сознании своей ответственности перед страной, перед историей и перед своей совестью, я твердо заявляю, что в грозный час, переживаемый нашей Родиной, я со своего поста не уйду.
Савинков как-то сразу успокоился, обмяк:
– Да, я думаю, всё происходящее это недоразумение и большая ошибка.
Савинков вместе с Филоненко вернулся в Петроград. В Зимнем дворце первого, кого он встретил, был бывший министр финансов Некрасов.
– Всё в порядке, Николай Виссарионович, – сказал ему, улыбаясь, Савинков. – Корнилов никакого мятежа не поднимал.
– Поздно, Борис Викторович.
– Что поздно? – не понял Савинков.
– Всё поздно, – сказал Некрасов и протянул свежий, пахнущий типографской краской листок газеты «Известия».
Савинков ворвался в кабинет Керенского, размахивая газетой:
– Что это значить, Александр Фёдорович? Никакого мятежа нет!
– Это не важно, Борис Викторович. Я взял ответственность за судьбу России на себя.