Мятеж

Кассии оставалось только надеяться, что Олливан уже справился с чарами. Она могла бы добраться до Странствующего Места, забрать Вайолет и добраться до Джаспера за час, только если брат не попытается встать у нее на пути. Ему не нужно было знать, что кукла предназначалась Джасперу.

– Тогда через час, – сказала Кассия и, потеряв желание молиться, вышла из храма в темнеющую ночь.

Глава 17

Олливан думал, что Сибелла просто не хотела иметь с ним ничего общего. Но в тот день ему показалось, что она хотела его смерти.

Со вчерашнего вечера она придумала еще дюжину задач, которые входили в его президентские обязанности. Письма друзьям Общества, объявляющие о его назначении и намерениях на этот срок. Предложения и просьбы преемников, от которых, как он узнал, нельзя было просто отказаться – вне зависимости от ответа он должен был указать причину своего решения. Еще было несколько странных правил, которых он не видел в уставе и потому был отчасти убежден, что она выдумывает. Если в одном из нескончаемых состязаний в мастерстве магии между членами Общества не удавалось точно определить победителя, это должен был сделать президент. Если какое-либо заклятие было наложено на стены, двери или другие части самого здания, президент должен вынести решение о том, принесло ли заклинание пользу или нанесло вред, и только после этого его разрешалось снять.

Избегать всего этого было утомительно. Олливан хотел бы просто пойти домой, но перед тем, как его вызвали в больницу, он отнес Гайсмана в убежище, и тот ждал там, прямо рядом с записями, содержащими заклинание, которое было разработано, чтобы его обезвредить. Сибелла следила за убежищем. Он точно не знал, как она это делает, и ему следовало бы восхищаться теми чарами, которые оповещали ее всякий раз, когда он перемещался внутрь. Все, что он знал, так это то, что стоило ему там оказаться, как она появлялась со стопкой бумаг в руках и стучала в дверь прежде, чем он успевал схватить Гайсмана и блокнот и снова исчезнуть. К огромному огорчению Олливана, сейчас отказать ей было еще тяжелее. Ему приходилось признать, что виной тому были слезы в ее карих глазах, которые он увидел в тот день, когда бросался в нее обвинениями. В общем, он не мог заставить себя просто виновато пожать плечами и переместиться, как сделал бы, будь она кем-то другим.

И он знал, что скоро ей будет не до него.

Если и требовалось какое-либо доказательство того, что Общество одаренных молодых чародеев было институтом бессмысленного веселья, а не институтом обучения магии, так это то, что одним из самых древних обычаев была весенняя охота падальщиков. За поистине несравненный приз – за право называться «Ваше величество» всем обществом до самого летнего солнцестояния – преемники соревновались за право первыми найти древнюю оловянную корону, спрятанную в самом Странствующем Месте. История показала, что во время охоты падальщиков пропадали без вести или были тяжело ранены больше членов Общества, чем в любую другую ночь года. Короче говоря, это было отличное мероприятие.

Но Олливан не собирался принимать в нем участия. Он начал игру с импровизированной речи, проигнорировав четыре напоминания Сибеллы написать ее заранее; он не стал бы тратить время и энергию на людей, которым было все равно, что он говорит, пока его речи были хвалебными, и которые в любом случае уже были слишком пьяны, чтобы обращать внимание.

Затем он бросил оловянную корону в огонь в общей комнате, чтобы активировать заклинание. Вместе с остальными он с благоговением наблюдал, как зеркало над камином запотело и на стекле появилась первая подсказка. Еще пятнадцать или около того подсказок, и победитель найдет корону там, где ее спрятало Странствующее Место. Если повезет, до окончания игры никто не провалится с третьего этажа в дыру, которая когда-то была лестницей, или не попадет в магическую ловушку, заковывающую в доспехи.

Когда преемники – в том числе Сибелла – с грохотом покинули комнату, Олливан уныло вернулся в убежище. Это был его единственный шанс разобраться с Гайсманом, потому что Сибелла вместе с другими участниками сейчас рисковала жизнью во имя хорошего веселья.

В убежище он с благодарностью опустился в огромное кресло за своим столом, его спина расслабилась. Из всех обязательств, которые Олливан невольно на себя взял, на самом деле не возражал он лишь против помощи в больнице. Но, звезды, мыслей о двух дополнительных благотворительных заданиях вдобавок к его собственным и неожиданно свалившаяся ответственность президентства, которой он собирался избежать, было достаточно, чтобы измотать его до глубины души.

Он потер лицо обеими руками, пытаясь вернуть хоть немного бодрости, и наконец потянул к себе сверток, состоящий из его пиджака и прошлых прегрешений. Пахло дымом и затхлой водой.