– Мы позаботимся друг о друге, – сказал Лев, ухмыляясь. Несмотря на свои весьма посредственные способности в магии, он выглядел менее испуганным, чем любой из них. Он повернулся к Кассии.
– Вы тоже заботьтесь друг о друге.
А потом их пути разошлись; Лев, Вирджил и Сибелла пошли в обратную сторону, чтобы переправиться на северный берег. Кассия и Олливан проследовали вдоль реки на восток в поисках повозки, которая отвезет их в Блэкфрайерс. Над горизонтом на востоке замаячил рассвет.
– Я думаю, можно с уверенностью сказать, что ты пропустил свой комендантский час, – произнесла Кассия.
– О, не беспокойся об этом. Я уже отчитался перед мамой прошлой ночью и рано лег спать. Я сказал, что съел тухлую креветку, и притворился, что меня тошнит, чтобы отбить у нее охоту беспокоить меня по какой бы то ни было причине. Ты же знаешь, как она не любит болезни.
– Но…
Когда она начала говорить, у нее было так много возражений, что Кассия не смогла сузить круг до наиболее уместного и в итоге не сказала вообще ничего. Она была в мрачном настроении – из-за Олливана, из-за самой себя, из-за безумия этой ночи, когда ее без всякой на то причины схватили контрабандисты. Конечно, Олливан оказался среди друзей, потому что это была та удача, которая всегда его преследовала. Потому что, будучи Олливаном Симсом, вы, скорее всего, попадете в руки контрабандистов, которым
Она поняла, что он наблюдает за ней, и в его глазах читалось испытующее беспокойство. Кассия прибавила скорость, пока не оказалась впереди него и не смогла притвориться, что его нет рядом.
На какое-то время между ними воцарилась тишина, и Кассия смогла побыть наедине со своими мыслями; мыслями, которые искрились, дымились и угрожали поглотить ее.
– Что-то случилось?
Кассия внезапно убедилась, что услышала два самых быстро приводящих в бешенство слова на свете. Как он мог спрашивать ее об этом? Как он мог находиться в таком блаженном неведении насчет того, насколько ужасен.
– Мне следовало пойти со Львом и Вирджилом.
– Что, прости?
– Я говорю: ничего такого, что могло бы тебя касаться.
Мгновение благословенной тишины.
Она остановилась и повернулась к нему лицом. Олливан, пошатываясь, остановился.
– Ты специально сказал им, что дедушка убьет меня, если узнает, что я в курсе его незаконных сделок.
Это был не вопрос. Но Олливан все равно ответил.
– Конечно. Ты из-за этого расстроена?
– То, что ты сказал… ты был прав.
– Кассия…
Он не выглядел раскаивающимся, но на его лице промелькнуло что-то вроде сочувствия.
– Я знаю, это нелегко слышать, но мне нужно было, чтобы ты это поняла.
– Дело не в этом.
Она покачала головой, пытаясь сообразить, что изначально хотела сказать.
– Я не была удивлена. В смысле я удивилась, но только тому, что твои слова показались мне совершенно логичными. И мне было так… стыдно за себя. За то, что я никогда этого не осознавала.
Олливан ничего не сказал. Затем он тоже покачал головой.
– Ты меня запутала.
Кассия онемела. Она была слишком ошеломлена, чтобы продолжать разговор.
– Просто забудь об этом.
Она попыталась продолжить идти, но Олливан схватил ее за руку и преградил ей путь.
– Нет, подожди, попробуй еще раз. Ты злишься на себя за то, что никогда не понимала того, что… Джупитус торговал на черном рынке?
– Нет.
Ее разочарование нарастало. Она боялась, что заплачет.
– Я думала, что мне суждено либо вечно его разочаровывать, либо заставить его гордиться. И что моя жизнь была бы лучше, если бы он был горд мною, пусть он и тиран. Даже предпочти я не иметь с ним ничего общего, этот вариант все равно был бы лучше. Но это не все. Есть еще такой вариант развития событий, в котором он убивает меня, как и любого другого, кто потенциально представляет для него угрозу. И это так чертовски очевидно. А ты…
Она ткнула в него пальцем, и он отступил назад.
– Ты точно знал, на что он способен, и начал сотрудничать с одним из его контрабандистов. Ты рискуешь не просто разгневать его, а напороться на его клинок. И с тех пор, как ты вернулся, я не могу перестать думать,
Кассия ненавидела себя, и она ненавидела Олливана. Всю свою жизнь она сравнивала себя со своим старшим братом и чувствовала себя недооцененной, невидимой, но, по крайней мере, праведной. Но оказалось, что даже купающийся в своих пороках Олливан все равно умудрялся быть лучше ее. Он не был трусом.