В обязанности Чрезвычайной комиссии была вменена борьба с новым опасным социальным явлением — беспризорщиной. Это, странное на первый взгляд, сочетание карательной деятельности с воспитательными функциями вполне объяснимо. Всем было хорошо понятно, что беспризорность чекисты породили сами, расстреливая направо и налево взрослое население и оставляя детей бездомными сиротами, лишёнными родительской опеки. Цинизм ситуации состоял в том, что на чекистов возлагалась забота о детях убитых ими родителей. После этого фольклор переименовал ЧК в «ДЧК», то есть «Детскую чрезвычайную комиссию», или «Детскую чрезвычайку». В стране появилась едва ли не первая советская страшилка, которой очень долго пугали детей:
После ареста родителей всех детей репрессированных чекисты распределяли по интернатам. Перед отправкой их свозили в специальные распределители, один из которых находился на улице Академика Павлова. От страха ребята плакали, и, говорят, от такого тихого плача сотен детей в подушку «стояло какое-то напряжение — шум, как у моря».
Другой детский распределитель располагался в Невском районе. В 1926 году Николаевскую улицу в бывшем селе Смоленском, отходившую от улицы Большая Щемиловка (ныне — улица Седова), продолжили до проспекта Обуховской обороны, после чего она получила общее название — улица Ткачей. Она проходила вблизи двух старинных ткацких мануфактур: «Компании Петровской бумагопрядильной и ткацкой фабрики» и «Товарищества Спасской бумагопрядильной и ткацкой мануфактуры», известных своим обиходным общим названием «Фабрики Максвеля». Управляющими фабрик являлись англичане Д. Д. и Я. Д. Максвель, с 1922 года их объединили в одну прядильно-ткацкую фабрику «Рабочий».
На улице Ткачей примечателен дом № 3, в котором находилось общежитие рабочих. В обиходной речи он известен как «Красный дом» — не только по цвету стен, выложенных красным неоштукатуренным кирпичом, но и по событию, вошедшему в историю рабочего движения под названием «Сражение в Красном доме». В ночь на 17 декабря 1898 года рабочие фабрики Максвелл оказали сопротивление полиции, явившейся арестовать их забастовавших товарищей. В 1930–1940-х годах в бывших фабричных казармах находилась детская пересыльная тюрьма. Условия содержания малолетних преступников в тюрьме были, вероятно, такими, что её очень скоро окрестили «Домом палачей» и присвоили адрес, который в довоенном Ленинграде хорошо знали: «Улица Ткачей, дом палачей».
ЧК стремительно превращалась в пугающий символ новой России. Казалось, туда сходились все дороги, а выхода не было никакого. В арсенале городского фольклора сохранилось огромное множество частушек на мотив популярной матросской плясовой песни «Яблочко». Героем абсолютного большинства из них стала в те годы Чрезвычайная комиссия в её многочисленных столичных и периферийных ипостасях: ВЧК, ЧК, Губчека и так далее:
Сегодня можно утверждать, что теоретиком и практиком кровавых методов борьбы со своими классовыми и идеологическими врагами был «пламенный революционер и верный ленинец» Феликс Эдмундович Дзержинский. Достаточно сказать, что именно ему молва приписывает инквизиторский тезис: «Если вы ещё не сидите, то это не ваша заслуга, а наша недоработка», и слова, якобы сказанные им при назначении на пост председателя Чрезвычайной комиссии: «Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно». Похоже, о такой возможности он мечтал с детства. Во всяком случае, сам он будто бы однажды признался: «Ещё мальчиком я мечтал о шапке-невидимке, чтобы пробраться в Москву и уничтожить всех москалей».
В биографии Дзержинского есть одна страница, до сих пор порождающая многочисленные домыслы, версии и предположения. В юности, по одной из легенд, он случайно застрелил свою сестру Ванду. Так ли это и если так, то как могло в дальнейшем сказаться на его характере, можно только догадываться.
Собственно, петербуржцем Феликс Дзержинский был очень короткое время. В октябре 1917 года он стал членом петроградского Военно-революционного комитета, затем его назначили председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии, которая до переезда Советского правительства в Москву в 1918 году находилась, как мы уже знаем, в Петрограде, на Гороховой улице. Дальнейшая жизнь Дзержинского целиком связана с Москвой.
Но судьбе было угодно, чтобы имя «Железного Феликса», как его называли в народе, в петербургском городском фольклоре всё-таки осталось. Более того, оно стало неким мистическим символом начала и конца большевистской власти.