Мифы и общество Древней Ирландии

«Так», – сказал Айлилль. «Действительно так», – молвил Куллиус, – «Смотри, вот тебе доказательство». «Хорошо же», – сказал Айлилль. И они усмехнулись. «Как ты и думал, – продолжал Куллиус. – Я нашел их, когда они лежали вместе». «Она права, – сказал Айлилль. – Она сделала это, чтобы добиться помощи в похищении быка. Сохрани этот меч. Положи его под свое сиденье в колеснице и заверни в рубаху»721

.

«Похищение…» вызывает интерес еще и тем, наконец, что при всей значимости Медб, ее главной роли в войне и сюжете, в финале предания и в финале войны мы видим крушение всех планов Медб и поражение ее войска. Союзники оставили коннахтов, уладские воины воспрянули от своей странной болезни и пришли на помощь Кухулину, войско коннахтов бежало, а огромные быки решают свой спор в последнем поединке. Кухулин не убивает Медб лишь из-за своего принципа не убивать женщин. Даже Фергус, олицетворяющий мужское начало в истории, не может и не хочет оправдать авантюру своей любовницы и вообще женское первенство. Он отвечает Медб на ее жалобы: «Вот что обычно происходит с любым табуном во главе с кобылой. Добро их отнято, унесено и собрано, ибо люди шли за женщиной, которая неверно направляла их»722

. Эта нравоучительная фраза и общий антифеминистский подтекст «Похищения…» (включая борьбу Кухулина с воинственной богиней Морриган) наводит на мысль о влиянии монастырских literati, авторов и редакторов письменного текста эпоса, стремившихся лишить женщину почетного места, занимаемого ею в языческом кельтском обществе, ниспровергнуть женское начало. В то же время нельзя не заметить и особого психологического реализма мира Уладского цикла, когда женщина (Медб) может быть и триумфальным вождем, и самоуверенной, взбалмошной упрямицей, и побежденной, но не сломленной королевой. При всем очевидном христианском влиянии и на текст, и на древнеирландское общество VIII в., в котором этот текст был создан, стоит признать, что в королеве Медб мы видим вполне языческий образ женщины-повелительницы и женщины-воительницы, известный еще континентальным кельтам.

При всех особенностях древнеирландского общества и возможных следах былого женского первенства в автохтонном доиндоевропейском обществе, в древнеирландских законах (самые ранние относятся в VII в.), написанных вскоре после принятия Ирландией христианства и распространения письменной культуры, нам сообщают, что рядовая женщина имела ограниченные права и жила в патриархальном обществе. Судя по этим ранним законам, женщина не могла заявить о своих правах или предстать перед судом без санкции своего защитника или господина, законодательно женщина представала, по сути, бесправной. Когда она была девочкой, за нее отвечал отец, когда выходила замуж – муж, когда вдовела – сын. Если же у нее не было ни сына, ни мужа, за нее отвечал ближайший родственник мужского пола723

. Однако есть все основания полагать, что эта картина являла собой, скорее, желаемый идеал близких к монастырской культуре literati, навеянный святоотеческой литературой и ветхозаветными уложениями. С середины VIII в. в законы попадает информация, более соответствующая местным нравам: женщине дается право заключать законные договоры, начинать судебные разбирательства, наследовать. Женщине фактически предоставляются равные с мужчиной права724

.

Таким образом, в раннесредневековой Ирландии мы сталкиваемся с обществом, где роль женщины была существенна, хоть и ниже роли мужчины того же ранга. Женщина могла иметь собственность, обладала ценой чести, могла сама предпринимать определенные шаги в защиту своего общественного положения. Права женщины, так же, как права мужчин, ограничивались старшими в роду, и права супругов взаимно ограничивались во всем, что касалось их собственности, и в других вопросах. Даже памятник церковно-канонического права VII в. «Закон Адомнана» (Cáin Adomnáin), посвященный в основном преступлениям против женщин, запрещая женщинам-воительницам участвовать в войне и битве, подчеркивал, что их законное право участвовать в договорах не отменяется из-за их мирного статуса725. В то же время сам церковный запрет указывает на распространенную практику участия женщин в военных действиях, чему есть множество подтверждений в источниках по древним кельтам и в древнеирландских преданиях. Возможно, социальная подвижка, переходный период и расширение влияния династии О Нейллов в V—VI вв. дали женщинам еще больше возможностей проявить себя на военном поприще, о чем свидетельствуют предания, созданные в период христианизации.